Что делать с новыми язычниками

16.07.2013, 00:09
Взаимопроникновение церкви, государства и общества не назовешь взаимовыгодным для всех участников процесса

Взаимопроникновение церкви, государства и общества не назовешь взаимовыгодным для всех участников процесса

ТО, ЧТО день Крещения Руси стал государственным праздником, должно, по идее, говорить о каких-то важных переменах в нашей стране, то есть в нас самих. Религия, кажется, начинает играть в нашей жизни немалую роль. Причем это, кажется, проникает во все поры нашего общества, пропитывает повседневность, выходит на уровень принятия решений государственной важности. Кому-то это кажется правильным и приветствуется как признак «морального оздоровления», а кому-то — угрожающим, и уже немало голосов предупреждают нас об опасности клерикализации.

Однако складывается впечатление, что все это именно «кажется». Однажды в частной беседе на юбилейные темы архиерей одной из украинских церквей высказал странную на первый взгляд мысль: церковь стоит перед необходимостью заново христианизировать новых язычников. Это может показаться ересью — на фоне победных реляций социологических служб о нашем повальном «христианстве» и «доверии церкви», растущих от соцопроса к соцопросу. Но архиерей знает, о чем говорит. Потому что наши умозрительные «вера» и «доверие» существуют в измерении, не совпадающем с реальной жизнью — и частной, и общественной. В год 1025-летнего юбилея, став центром государственного праздника, христианство в наших землях того и гляди превратится в символ, лишенный живого содержания, а церковь станет структурным подразделением в числе прочих государственных институтов и общественных организаций. Сведется к декорации.

Признаков неоязычества, круто замешанного на «христианской традиции», множество. «Освящение машин», владельцы которых надеются на «спаси и сохрани» больше, чем на соблюдение ПДД. «Освящение кабинетов» после предшественников, оставивших после себя «негативную энергию». Ритуальное мелькание светских правителей в обществе первосвященников. Наконец, школьный курс «христианской этики», в котором верба и калина повязаны одним вышитым рушником с распятием, бандурой, зазубриванием попеременно гимна Украины и «молитвы на стр. 14».

Сохраняя внешние атрибуты «симфонии» (симфония властей — православный принцип взаимоотношений между церковной и светской властью, заключающийся в том, что светская и церковная власти находятся в состоянии согласия и сотрудничества, по аналогии с божественной и человеческой природой Христа, «нераздельны и неслиянны»; автором концепции принято считать византийского императора Юстиниана I, 483–565 гг.), государственная власть и церковь поддерживают иллюзию сомнительной ценности. При этом церковь не прекращает попыток влиять на принятие государственных решений в «своих» и «смежных» областях — участвует в написании нового закона о свободе совести, поддерживает отдельные партии в вопросах запрета абортов и осуждения гомосексуализма и т.д. Получается криво. Президент охотно позирует на встречах с представителями Всеукраинского совета церквей, а потом его партия принимает совсем не тот закон о свободе совести, который учитывает интересы церквей. Ситуативные альянсы церкви с некоторыми политическими силами, например c коммунистами, вызывают волны антиклерикальных выступлений и обвинений. После чего приходится долго объясняться, а то и отмываться.

Вообще, в отношениях с властью церковь обычно оказывается в роли «страдательного залога». Власть получает от церкви то, что ей нужно, а дает ли что-то взамен — это как повезет. Самый свежий пример — праздник Крещения Руси. Понадобился Президенту Украины красивый повод выйти на публику и предстать в выгодном свете — и праздник христиан и их церкви стал «государственным мероприятием». Вполне «светским», как не устают напоминать чиновники всем, кто сетует на «недостаток христианского содержания».

Казалось бы, такие диссонансы в «симфонии» должны были бы стать сигналом о том, что искать гармонию во взаимоотношениях с властью в нынешних условиях — не слишком мудро. Однако церковь не может отказаться от этого. Она ищет и находит новые ноты. Например, влияние на бизнес. В результате мы наблюдаем интересный узел, в котором переплетены власть, бизнес и церковь. Это переплетение, безусловно, дает возможность церкви говорить с отдельными представителями власти более твердым тоном. Но, увы, как мы можем убедиться на свежих примерах, это оружие так же легко оборачивается против отдельных представителей церкви. И если в случае со светскими политиками-бизнесменами страдает только их личная репутация, то в случае с представителями церкви — репутация всей церкви и ее миссия.

Интересным следствием этого триединства власти, бизнеса и церкви оказывается мода в высших эшелонах власти — как украинской, так и российской — на «заграничное» исповедание. Каждый порядочный высокий и богатый чин обязательно посещает Афон, общается со старцами, а то и имеет духовника именно там. Эту моду наш политикум позаимствовал у своих московских коллег, возможно, не без участия заезжих политтехнологов, которые успешно и дорого продают свое знание о том, что «круто», а что не слишком. Но откуда пришло заимствование — не так уж важно. Важно то, что с афонскими насельниками иметь духовные дела безопаснее, чем с людьми, задействованными в местном бизнесе.

«Политическое православие», «церковный бизнес» и прочие кентавры, порожденные «симфонией», — какое это имеет отношение к миссии проповеди Христа? А ведь имеет. И приводит к еще одному интересному явлению нашей христианской жизни — к секуляризации веры. Абсолютное большинство христиан отечественного розлива — секулярные. Они «просто верят», «просто молятся», в самом лучшем случае — «просто читают Библию». Без посредничества церковных институтов. Священнослужители уверяют нас, что это «ненастоящее христианство»; настоящее — это «практика», то есть таинства, которые может уделять только церковь. Но эти воззвания обычный секулярный потребитель информации воспринимает так же, как маркетинговые призывы пить именно кока-колу, а не «просто подслащенную воду».

При этом у церкви остается изрядный кредит доверия. Вместе с густой сетью приходов это дает немалые потенциальные возможности для смещения акцента в «симфонии» с власти и богатых «меценатов» на массы «потенциальных» и фактических прихожан, которые могут не только составить истинную силу церкви, но и сами, вообще-то, являются церковью. Надо только почаще им напоминать, что церковь — это не патриарх на «кадиллаке» и не приходской поп на « мерседесе». Это — они. А значит, миссия церкви — это их миссия.

Накануне юбилея Крещения Руси церковь действительно стоит перед необходимостью переосмыслить свои методы и, возможно, поменять тональность в «симфонии». Перед необходимостью идти в люди. Не в те избранные люди, в которые она привыкла ходить в порядке «симфонии», а во все прочие. Следует вспомнить, что не только князь Владимир, которого власть под одобрение церкви делает основным символом Крещения Руси, может претендовать на звание христианского символа. Был, например, в нашей церковной истории Феодосий Печерский. Известный не только образцовой монашеской жизнью, но и тем, что захлопнул церковные ворота перед носом киевского князя в знак осуждения нехристианского поведения оного. Ворота, надо думать, звучно хлопнули. Симфонично.

Катерина ЩОТКІНА

"Коментарі", 11 липня 2013 (рос.)