Богословие Майдана
Писать аналитику, а тем более богословские рефлексии по поводу того, что происходит на киевском Майдане, рано. Во-первых, все быстро меняется, и за одну ночь Майдан может стать другим или его может не стать вообще. Во-вторых, для качественной рефлексии на событие, тем более такое, как Майдан, надо, чтобы прошло какое-то время. Но уже сейчас можно сказать, что независимо от дальнейшего развития событий Майдан изменил страну, общество, и изменил отношения украинских церквей и украинского общества.
Писать аналитику, а тем более богословские рефлексии по поводу того, что происходит на киевском Майдане, рано. Во-первых, все быстро меняется, и за одну ночь Майдан может стать другим или его может не стать вообще. Во-вторых, для качественной рефлексии на событие, тем более такое, как Майдан, надо, чтобы прошло какое-то время. Но уже сейчас можно сказать, что независимо от дальнейшего развития событий Майдан изменил страну, общество, и изменил отношения украинских церквей и украинского общества.
На фото по центру: автор статьи
В Европе нацизм и Холокост заставил церкви коренным образом переоценить свои отношения с государством и обществом. Родилась даже отдельная отрасль богословия — политическая теология как реакция в основном на немецкий тоталитаризм и Вторую мировую войну. В Украине ни гонения на Церковь от большевиков, ни Голодомор, ни сталинские репрессии, ни война, ни Хрущев, ни освобождение Церкви от атеистического давления и сразу же ее разделение на враждующие группы не вызвали ничего подобного, хотя по масштабам эти трагедии не меньше, чем Холокост. Однако Майдан имеет шансы стать началом процессов, когда будут переоценены отношения Церкви, государства и общества, а украинские церкви по-другому оценят сами себя. Вот именно об этом моя короткая реплика.
Исторически Церковь как на христианском Востоке, так и на христианском Западе — еще до их разделения — носила в основном двумерные отношения с тем, что теперь называется публично-политической сферой, которую иногда еще обобщают греческим словом «политейя». А именно: эти отношения исчерпывались государством. Лишь относительно недавно церкви начали осознавать, что этой двухмерности недостаточно, потому что есть еще одно мощное измерение, которое стало самодостаточным в отношениях с государством — общество.
Это осознание заставляет церкви переходить от двумерных отношений «Церковь-государство» в трехмерные: «Церковь-государство-общество». Или даже в другом порядке: «Церковь-общество-государство», где государство отходит на третий план. Следует отметить, что в истории христианской Церкви были случаи, когда отдельные церковные деятели осознавали необходимость развития отношений с обществом как таковым, а не только с государством. Считается, что таким был блаженный Августин, в фундаментальном труде которого «О граде Божием» заложены основы отношений Церкви с этим третьим измерением — обществом. На Востоке мы не имеем аналогичных рассуждений, но есть действенные примеры, например, святой Иоанн Златоуст. После падения Византийской империи Восточная Церковь потеряла христианское государство как свою традиционную опору. Единственной ее опорой осталась община, на которую иерархия постепенно и стала опираться. Христианская прото-нация в Османской империи — так называемый «миллет» — стала также прото-гражданским обществом, с которым Восточная Церковь вступила в тесные отношения, найдя таким образом для себя то третье измерение, которое является альтернативным церковно-государственному.
Немного по-другому развивала свои отношения с обществом Православная Церковь на территории того, что возникло после падения Российской империи. В той империи отношения Церкви и общества были примерно такими же, как в Византии, то есть полностью находились в тени отношений с государством. В Советском Союзе Церковь так и не смогла построить с обществом отдельные отношения. С одной стороны, воинственная атеистическая пропаганда стояла цербером между Церковью и обществом. С другой, сама Церковь не смогла найти для себя иное измерение, чем отношения с государством. После того как государство отогнало от себя Церковь, последняя замкнулась в своем гетто и терпеливо ждала признания. Когда она снова была признана после падения коммунистического режима, она прежде всего начала заново развивать отношения с государством, вместо того чтобы заняться построением связей с обществом. Собственно, и после-советское общество еще не сильно понимало свою отдельную от государства субъектность.
И вот теперь на Майдане мы наблюдаем яркий пример осознания обществом своей собственной субъектности. На Майдане рождается или уже родилось сообщество, которое является хрестоматийным примером гражданского общества — его почти чистый субстрат. Это сообщество идентифицирует себя на основе общих ценностей: достоинства, честности, ненасилия, взаимопомощи, готовности к самопожертвованию. В таком чистом виде гражданского общества сейчас нет даже в Европе, где людей объединяют в основном общие интересы: пенсии, зарплаты и т.д. Я не могу себе представить ни в одной европейской стране, чтобы люди несколько недель мерзли под угрозой быть «зачищенными» в любой момент ради довольно абстрактных ценностей, не связанных с «улучшением жизни уже сейчас». Украинский Майдан, собравшийся «ради Европы», значительно перерос саму Европу и ее политиков. Мы видим, как европейские политики готовы предавать «европейские ценности » из-за страха или каких-то собственных политических или экономических интересов — Майдан на компромисс пока идти не готов.
Более того, Майдан в своей ценностной составляющей значительно перерос и украинские церкви — все без исключения. Которые до Майдана и отчасти во время Майдана оставались преимущественно в двумерных отношениях церковь-государство, хотя какие-то держались за эти отношения больше, а какие-то — меньше. Лишь в последние дни Майдана украинские церкви начали подтягиваться до того уровня нравственного сознания и ответственности, которые продемонстрировал Майдан. От общих призывов к ненасилию они перешли к тому, чтобы делами и словами солидаризироваться с ценностями Майдана, осознав родственность его принципов с христианскими — Майдана, который явил множество примеров альтруизма, готовности к самопожертвованию, взаимопомощи и т.д.; избравший быть слабым, несмотря на свою численность; который имеет почти эсхатологические надежды на восстановление достоинства, которое Бог заложил в человеческую природу.
Да, Майдан дал толчок церквям подняться над тем статусом-кво, который царил в их отношениях с государством на протяжении всех лет независимости Украины, и выступить на стороне общества. Теперь церквям следует сделать шаг дальше и дать свою откровенную оценку этой власти. Не надо прятаться за зауженной интерпретацией библейской формулы «любая власть от Бога». Зауженной, потому что она не может дать объяснение поведению таких великих святых, как Афанасий Великий, Амвросий Медиоланский, Иоанн Златоуст, Максим Исповедник и т.д. Эти и многие другие святые отказывались закрывать глаза на беззаконие власти, кстати, значительно более христианской, чем нынешняя власть. Они не ограничивались самоочевидными и безопасными для себя фразами вроде того, чтобы все были за добро и никто не был за зло. Они называли вещи своими именами и говорили в глаза власти все, что думали по поводу ее действий.
Сейчас для церквей, которые хотят следовать святым, есть возможность сказать то, что стало понятным для большинства украинского народа, который, хотя и не изучал в духовных семинариях и академиях по нескольку лет нравственное богословие, однако четко осознает, что нынешняя власть вовсе не является христианской, хотя ее представители и готовы демонстрировать отдельные признаки склонности к православному культу. Их христианство — симулякр: в нем есть форма, но нет содержания. В нем отсутствует христианская мораль. Эта власть не рассматривает людей как братьев. В отношениях с Богом ее представители признают Его авторитет, но больше хотят, чтобы Бог не мешал им присваивать очередные трофеи, отобранные у обездоленного народа, чем думают, как поставить свою власть на служение ближнему.
Для церквей сейчас есть возможность признать, что они часто принимают на себя роль посредника в желании мошенников защитить себя от Бога за свои криминальные поступки. За это церкви получают свои «комиссионные». Но к чему ведет такое посредничество? — Оно ведет не просто к легитимизации коррупции в общественных отношениях, но и к ее сакрализации. Коррупция в нашем обществе, таким образом, становится сакральной. Майдан для церквей оказался возможностью изменить это положение вещей и отказаться от предоставления «посреднических услуг», которые на самом деле легитимизируют коррупцию, социальную несправедливость, злоупотребление властью и т.д.
Для украинских церквей сейчас есть возможность выйти из серой зоны коллаборационизма с преступной властью и стать на путь «Исповеднической церкви», которая выступила в нацистской Германии против нацизма. Сейчас пора перестать ссылаться на то, что государство живет по своим законам, а церковь может скрываться в метафизических тайниках. В свое время позорное сотрудничество большинства немецких церквей с нацизмом заставило европейских богословов пересмотреть этот ложный дуализм политического и метафизического. Зато приобрела распространенность идея того, что Христос есть Господь всего, в том числе политики. Эти идеи таких богословов, как Барт и Бонхёффер, полностью применимы к тому, что сейчас происходит в Украине.
Сейчас для украинских церквей появилась возможность вырасти до уровня общества, которое быстро растет на основе тех ценностей, которые должны были бы демонстрировать церкви. Время менять свои отношения с властью. Время налаживать отношения с людьми. И учиться у них ценить и отстаивать достоинство, порядочность, человечность.
архим. Кирилл ГОВОРУН
