Память будет вечной. Казнь голодом: живые страницы
Утверждения о неактуальности темы Голодомора, «очищение» от данных об этих и других преступлениях сталинизма сайтов некоторых государственных служб не согласуется с наличием еще «белых пятен» в их освещении. Темы до сих пор «неизвестного» Голодомора в пограничных когда-то подольских селах Куражин, Калюс, Гарячинцы, Большой Берег, Малый Берег Новоушиччины затрагивает в газете журналист Василий Василашко, родом из тех мест.
«А ГДЕ МОЙ КРЕСТ, МАМА?»
Говорят, правда о давних преступлениях не исключает новые, однако помогает устранить или предупредить их. Это тем паче побуждает раскрыть всю правду о Голодоморе. Я убедился в этом, изучая проблему. Об этом моя книга «Возрождаемся — не перерождаемся», книга «Через тернии — к Украине» (на архивных материалах СБУ, в соавторстве), давние стихи про «голод-холод, сум на лицях, де кров тече у прапори, де в злом заряджених зіницях димлять бікфордові шнури», о голоде 1946 — 1947 гг., который я пережил. На мои стихи написана песня «Голодомор» («У тридцять три розіп’яли Христа, Розіп’яли у тридцять третім Україну»).
Но почему тема не вся изучена? Потому что когда свобода открыла архивы и развязала языки, то осталось мало свидетельств. И в интернете почти нет данных о голоде 30-х в моих подольских селах на Днестре. Как и в книгах и прессе. В ответе на мой запрос Хмельницкому областному государственному архиву черным по белому написано, что «Документы о рождении и смерти граждан по Куражинскому и Калюскому сельским советам Новоушицкого района за 1931—1939 годы на государственное хранение не поступали» (письмо № 01-14/В-989 от 28.10.2010). Почему не поступали, не объясняют. И я подумал: а почему бы по весточке не собрать в один рассказ о голоде у нас то, что я смог где-то вычитать, услышать, увидеть?
1946—1947 гг. для нашей семьи были легче, чем для односельчан. Папа, хоть и тяжело раненным, но вернулся с войны, в бригадирах был. Но должен был ходить-таки за хлебом в Прикарпатье, где из-за отсутствия колхозов (или из-за присутствия УПА) не все выметали из амбаров, и Нечерноземье делилось крошками с Черноземьем и видело, какое «добро» к ним грядет. С горечью вспоминаю, как я, второклассник, бежал к Днестру навстречу отцу, который хромал с мешком кукурузной муки и нес мне к Пасхе подарок — резиновый мячик. Мама отсыпала по мисочке муки своим родителям, бедным соседям Марии и Никите Косташ, но это не помогло — дед Яков и бабушка Евдокия умерли с голоду. Сиротки Женя и Василий Косташи выжили на гнилой картошке с мерзлой пашни, на супе из лебеды, крохах мамалыги у соседей. Было морозно, когда лежал в гробу сосед Тимофей Гончар: с открытыми глазами, словно высматривал спасительный суп, который впоследствии варили из американских концентратов. Вспоминаю, как потом отец раздавал этот суп черпаком из полевой кухни. Одни кричали: «Не давай Руману, немцам прислуживал», другие кричали: «Пусть наестся и сдохнет», третьи: «Лжа!». Вторые накаркали: Руман в момент съел мисочку супа и тут же, у кухни, умер.
Больно, как вспоминаю, что я, маленький, прятал тогда кота от вуйка Василия (он ел кошек), когда тот сел на завалинку и я увидел опухшие, словно бревна, ноги. «Как он их носит, как они его носят?!». Ткнул пальцем в опухоль — ямка с водой. «Страшная криничка!» Бегу в дом, несу целушку, а он ее — за пазуху: «Это Иванку» (дядя умер, а сын выжил). Вспоминаю, мне не только было жаль Мурка, который спас маму от змеи, а я еще боялся, что укушенный кот мог сам быть отравленным.
А что же я слышал о голоде 30-х? Почти ничего. Старшие боялись говорить при детях, чтобы те в школе не проговорились. Какие-то отрывки фраз звучали. Бабушка Екатерина отметила, что ее сваты смогли вырастить детей в голод-холод, с чем сватья Евдокия не совсем соглашалась. Дети, дескать, и сами о себе уже заботились. Ганя в стахановки выбилась. Максим и Сяня спаслись в России: сын выжил в Приморье, у родни, дочь Крым «посватал», Михаил людям печи делал, «при печи» был. Иван в школе на супчике выжил. А Тимофей таки умер...
Правду о голоде 1932—1933 годов «похоронили», вместе с памятниками всем умершим крестьянам на краю села, на Скакуновке, у водопада. Я мимо этого серокаменного печального безверхого строения (не успели или что-то помешало до войны достроить) ходил к бабушке и дедушке Десякам, играл здесь в жмурки, читал имена и даты на стенах, так что кое-что запомнил. Меня как-то удивило, почему старые люди останавливаются и крестятся на стены. Бабушка Екатерина объяснила, что стены те из крестов. Я не понимал, почему. «Больше всего крестов из могил 30-х»,— сказала и запнулась. Не могла найти в стенах кресты из могил прадеда Карпа и ее сына и моего вуйка Евдокима. Сын даже приснился ей и спросил: «А где мой крест, мама?» Не сказала бабка, что его крест вырвала из могилы и забрала власть.
«КОЛОКОЛ УПАЛ БУДТО С НЕБА!»
Больше, чем о голоде, я слышал о богоборчестве в 30-х. Об этом смелее говорили. Может, потому, что церковь, закрытую в 30-х, в 40-х все-таки открыли. Будто молча признали ошибку. Так что, наверное, «ошибку» вспомнить «можно» было. Мне вспоминается разговор отца со слепым лирником, который ночевал у нас, проезжая в Калюс на базар. Лирник зарабатывал на хлеб умытой слезами песней. Ссылаясь на Платона, слепец говорил: «Заговорите, чтобы я увидел вас». Моего отца он «видел»:
— А ваша паства мешала уничтожению кладбища? — зацепил лирник отца за живое.
— Знаете, где бунтари? В земле или в тайге! За сопротивление власти Хребтиивского и еще трех середнячков выслали как кулаков, хотя те лишь по две лошадки имели. А помолчи на митинге власти — и ты уже ее соучастник. Зло творит? Так это ведь «для добра»! Тяжело в колхозе? Зато — с трактором! Закрыли храм? Так есть клуб, с радио и патефоном. Затопят села — света больше. Словно и в «земной рай» пропускали лишь «великомучеников». Вот и пойми все это. Или не все грешили, веря в такие мифы? Моя Ганя уже молит Бога, чтобы Он простил нам танцы в том «клубе»...
На вопрос гостя, кто разрушал церковь, отец рассказал следующее.
В 1936-м на деревянной чудо-церкви св. Михаила, действующей с 1903-го, заблестели топоры. Снимали золоченные купола с крестами, колокольню. Когда оборвалась цепь, колокол упал будто с неба. Будто слились воедино гром Неба и крик Земли! У дьяка заболела душа, и он подался прочь, чтобы не видеть, как святые вещи грузят на ту же телегу, на которой волами Яков Вашеняк в 33-м возил трупы в «голодные» ямы.
Богоборцев нашли. Заправлял надругательством над церковью Дигтяр, от которого за это потом отвернулось село. Второй, Евдоким, который снимал кресты, стал «турком», нашел себя в лесу как лесник. Третий, Николай, крикнул на храме: «Я — царь!», и к нему прилипло прозвище «царь», а к бедной семье — «цари». Николай впоследствии исчез из села. А козырь-девка Десяк Агафья, борец за стоцентнерный урожай зерна кукурузы с гектара, которая одела ризы и высмеивала попа с кадилом, так как и такой славы захотела, стала заикой. Всех достала неслава...
Мой отец видел, как переживал дьяк Яков; мамин отец: молился, чтобы не было святотатства. Хотя и знал: Бог дал людям право выбора — выбирай добро или зло, имей за свой выбор рай или ад. Еще дал и право покаяния, не прощает лишь грех смертный. Но почему-то Иуду за предательство Иисуса Бог не простил, тот вынужден был повеситься. Как царя-ирода не простил: заживо сгноил его за резню 14 тысяч детей. И еще дед говорил: сам прокуратор Пилат убил себя мечом, когда осознал свой грех...
Слепой лирник слушал моего отца и водил вокруг белками глаз. Аж страшно. Так, как будто начал видеть. Я же не спал на печи, хотя притворялся, что сплю, потому что при детях замолкали, а я хотел все слышать. Слышал, что не останавливал грех и страх наказания. Кожаные тужурки только щерились и обещали выслать дьяка, как и попа: «И Бог не поможет». Дьяк аж вздохнул: «Лучше бы я ослеп, чем видеть вашу Сибирь». И что? Вскоре дьяк таки ослеп! И говорил: «Это Бог меня спас от худшего — от Сибири».
«ТЫ НЕ БОГА БОЙСЯ...»
Не доверяя местным кадрам, власть завозила в село почти всех руководителей сельсовета и колхоза, иногда аж из России. Да и до войны не все ревностно старались быть «председателями голода и репрессий», даже чужеземцы из «центра». Можно назвать таким в 30-х и токаря с Невы Осипенко. Сначала он не мог отличить рожь от овса, арбуз от тыквы, над ним, несмотря на страх, посмеивались. Когда Осипенко спросил: «Что сеете?», сеятели сказали: «Орчики». А на вопрос: «Как взойдут?», ответили — «Дышлами». Над этим и сам председатель потом смеялся. Но однажды за «орчики» на моего отца все-таки рассердился:
— Ты, Федя, лучше помни то, что тебе следует знать!
— Как «классовое сознание оттачивать»?
— Это мое дело. Тебя самого нужно оттачивать с твоим ликбезом.
- А что же я могу и должен знать?
— Ты должен знать следующее: где тебе лучше жить — здесь или в Сибири?..
— «Сибирь — наша могила», — пишет оттуда наш Данило Косташ.
— А ты, я вижу, все же хочешь жить в Сибири. Как Михаил Дзюбецкий...
Отец вспомнил Михаила. Его след простыл за анекдот на току: «Сталін живе у Кремлі, а я у Вільхівці, та корову тримаємо з ним у спілці». Хорошо, что не слышали других: «Ні корови, ні свині, тільки Сталін на стіні, ще й показує рукою, куди йти за лободою», «Назбирала колосочків, менше, як в гербі, а одержала я рочків більше, далебі». Отец присмирел и не без юмора спросил:
— Так что надо делать, чтобы я «хотел жить не в Сибири, а дома»?
— Можно и не надрывать пуп, — бросил Осипенко, — язычок прикуси...
— И «поросенком» дальше смогу быть?
— Сможешь. Лишь бы старался и корма на ферме были...
— Но при чем здесь какой-то «поросенок»? — поинтересовался лирник.
— Было это так, — рассказал отец. — Осипенко вручал премии: «Петр Кулик: премия — овца. Иван Бойко: премия — пуд ржи». И, чтобы быстрее читать, слово «премия» начал опускать. И вот что вышло: « Анна Десяк — теленок!.. Федор Василашко — поросенок!»
Аж на свадьбе шутили: «Поросенок женится на теленке».
А токарь полюбил село. Жену привез, работала в сельпо. Дочь училась в школе. Руки, потрескавшиеся от станка, тянулись к рукам, черным от земли. Заботился об оплате труда, как мог, по кило зерна на трудодень выдал уже в 1936-м. Говорил: «Во мне украинец проснулся». «Чтобы еще не взяли как «петлюру»», — подумал отец. И как в воду глядел. Допросили извозчика председателя — Якова Войта (1937) — искали свидетельств на Осипенко. «Папу засудили, но председателя он не выдал», — вспоминает дочь Якова Анна Бушовская.
Сопротивление оказывалось, распространялся журнал «Тризуб», но иногда власти мерещились и «петлюровцы». Для осуществления и оправдания террора. Типичные статьи: «Оздоровить Куражинское руководство»; «На полях Куражинской артели действует классовый враг» (№35, «Коммунар», №33, 12.04.1933, 18.04.1933). Хорошо, что заживали раны 33-го. Как-то «гость» из центра осмотрел с Осипенко, как зреет посев зерновых. Довольно потер руки, собирался уехать. И словно обруч на бочке лопнул — увидел кресты:
— Почему при дороге кресты торчат?!
— Сельское кладбище — как везде, — спокойно объяснил Осипенко.
Зашли на кладбище. Край села. Вишни и калина. Каменные кресты...
Взгляд сталиниста уперся в пару рядов не старых еще могил с крестами:
— А это — что такое ?!..
— Вечная память, — сказал председатель, не заметив год смерти — 1933.
— Это о чем — о 1933 годе у вас вечная память?!..
— Да здесь немного таких крестов, это те, что с начала 1933-го умерли. — Потом их в одну яму хоронили, — добавил. — Некому было хоронить. Голод...
Настроение руководителя как корова языком слизала: «Вы мне здесь зубы не заговаривайте! Какой голод! Найдите акты: «С голоду умер». Вы же — при границе...»
— Да знаю. Не на людях же говорю. И что же делать?
— Смыть «вечную память»! Скулят, что купола с крестами сняли с храма? Так купол из крестов постройте им. Культуру поднимайте! Ты не Бога бойся, а партию. За что Мышковского «вычистили» из РПК и ВКП(б)? За свечки у гроба дочери...
ПО СЛЕДАМ «ЖИВОДЕРОВ» И ЖЕРТВ...
Докладная записка №231 Винницкому обкому КП(б)У «О результатах проверки политико-экономического состояния Новоушицкого района» (15.10.1933) свидетельствует о самоправных «арестах, избиениях, самосудах». До года в райцентре без движения лежало 500 незавершенных дознаний, 120 жалоб. Председатели сельсоветов за что угодно арестовывали людей. В Гуте возмущались: «Зачем нам такая власть и такая партия?!» 30 семей бежало из района за вооруженную до зубов границу.
Что же изменилось с 30-х? Кресты на гробах, на церкви есть. Есть воля, есть песня. Есть школа, детсад, клубы, даже цветомузыка. Нет голода. Есть земля, о которой мечтали. Хотя не все ее могут обрабатывать и больше отдают в аренду. Правда, болит душа, что временные хозяева истощают почву, пренебрегая севооборотом. Боятся люди, чтобы и они до голода не довели. Хорошо, что в села наведывается глава райгосадминистрации Анатолий Сажиенко, который провел встречи с людьми Куражина, Малой Шурки и Глибовки, обещал помощь. Ведь огорчают пустые хаты, которых все больше: от войн, судов, голода и от... стихии рынка! Хотя искать доли уже не высылают, а отпускают. И больно, что за столетие с гаком, когда население Земли выросло с 1,6 до 7 млрд, в Куражине жителей с 1111 в 1901-м ныне — лишь 797 (на 01.01.10). И это с переселенцами из сел, которые под водой Днестровской ГЭС!
В Куражине есть на кладбище крест «Памяти жертв Голодомора 1932—1933».
Учительница СОШ Светлана Колисник одна из первых открывала правду о голоде в селе в 30-х. Школа «разговорила» 87-летнюю Килину Гринчак, ныне уже покойную. Та вспомнила погибших, показывала их могилы. Библиотека села, которой заведует Валентина Бурачинская, экспонирует список 94 жертв голода. Хотя имена погибших без годов рождения, есть дети без имен, но это тоже важные данные, с подписью главы сельсовета Василия Гнатюка.
И вот сайт Хмельницкой облгосадминистрации о Голодоморе 1932—1933 гг. (№ 01-13-346. 21.08.08). В 21 селе Новоушиччины погибли от голода 1111 человек, открыты имена 763. Но большинство актов о смерти — без ее причины. Как в селе Куче, где 55 из 57 умерших — в возрасте до 16 лет. И дети — без «причины смерти»! «Смывали память»? Так как иногда «причины» выдавали голод. Как в Зеленых Куриловцах. 10 умерли «от опухания», 5 — «от простуды» летом, 3 человека до 60 лет — «от старости», от которой чаще умирали именно в голод. И нигде — «от голода»! Когда урожай зерна голодного 1933-го в районе был вдвое выше неголодного 1934-го. Об этом — очерк истории «Калюс: село на дне моря» Сергея Маярчака (К., 2004, с.50). Как 1933-й год у Сталина похож на 1942-й у Гитлера! «Остарбайтер» Надя Кульчицкая писала сестре Лизе в Калюс 06.11.1942: «Ты бы меня не узнала, какая я сейчас. Я поправилась, как в 33 году» (там же, с.53).
Поразил учеников Куражинской СОШ урок учительницы украинского языка Тамары Величко о Голодоморе. Умирали едва ли не в каждом доме, ели лебеду, улиток, котов, собак, цвет. Скелетики со вздутыми животиками на тоненьких ножках едва передвигались и просили есть. Виталий Каплун вспоминает слова мамы: «В Калюсе люди умирали с голоду на ходу».
Митрофан Московчук, инвалид войны, доживший до ста лет, вспоминает, как его Большой Берег выживал на рыбе из Днестра. Беда рассеяла по свету пятерых его детей, в Куражине с отцом остался только сын Петр («Сельские вести», 22.04.2010). В Куражине, где изучают историю села, судьбы героев и жертв войны, где есть даже «литературная светлица», несомненно, будет и стела жертв Голода, может, и с именами тех детей, которых хоронили в 30-х.
Я знаю, что бабка Екатерина, моя землячка, рискуя жизнью, спасла в войну еврейку Рузю. Были и евреи, которые помогали в голод украинцам. Это семья Бузя и Рухли Бейдер, которые шили одежду начальству за харчи. И вот, что еще очень важно, если зашла речь о наших друзьях. Концепцию «Советский геноцид в Украине» на Поминании украинцами США миллионов жертв Голодомора 1932—1933 гг. (Нью-Йорк, 1953) сформулировал еврей Рафаэль Лемкин, для которого геноцид украинцев — это: а) уничтожение украинской интеллигенции, мозга нации; б) ликвидация Украинской православной автокефальной церкви, души нации; в) уничтожение крестьян — хранителей украинского языка, культуры, традиций; г) заселение Украины иноэтническими элементами, которое вело к кардинальному изменению состава населения. Знаменательно, что автором такой Концепции о геноциде украинцев стал именно автор Концепции о Холокосте евреев, которую одобрила ООН и которая легла в основу ее документов о геноциде. Почему же и такого специалиста кое-кто не слушает?
Думаю, услышанное от бабки Евдокии, ее внучки Маланки Билык (в возрасте 83 лет) о 30-х заинтересовало бы и Джеймса Мэйса, который отдал жизнь открытию правды о Голодоморе, чаще всего писал о Катастрофе в газете «День». В 30-е не жаловали и местных «председателей голода»: забирали за распределение между собой отобранного у людей (Кулиголовый, Паламарчук) или за «снисходительность» (Доленко, Писк). Были и свои «живодеры», как Яков Зелинский. Бабка вспоминала, как тот Яков злился, что не нашли у них, Десяков, зерна. Его «комиссары» уже лезли и на печь, да он их остановил. А дети лежали на зерне под дерюгой. Кто-то в сердцах разбил бабке на голове горшок с фасолью, найденный в печи. Но спешили или пожалели старуху, а фасоль в крови оставили. Как дьяк увидел побитую, но улыбающуюся старуху, то испугался: при памяти ли? Вздохнул лишь, как услышал: «Не взяли и найденное!» Думал: «Яков Зелинский оставил продовольствие, так как вспомнил убитых голодом Зелинских — Аграфену, Петра, Афанасия, Корнея, Туня?» А бабушка шептала другое: «Хоть «живодеры», да свои».
СНОВА СТРОЯТ «КУПОЛ ИЗ КРЕСТОВ»?
Студия УТ-1. Диспут политиков, деятелей культуры, науки. Тема: Голодомор.
Выяснили — Сталин хитрее Гитлера: не призывал убить нацию. И Иисус прорек: узнают их не по словам, по делам их. И узнали: Сталин убил голодом 3 млн. 941 тыс. человек в Украине. И это только официально! Неужели миллионам легче, что умерщвляли их не как украинцев, а как «петлюровцев», «кулаков»? Роберт Конквест писал, что Сталин, как Чингисхан, уничтожал крестьян, четверть убил, и именно как украинцев; известнейшего на Западе исследователя СССР поразило не то, что наша нация чего-то не достигла, а то, что она чудом выжила в Украине, которую превратили в концлагерь в 30-х (А. Сидорук. Голодомор. К., 2009, с. 206—216). Где так платили за будущее, пусть и «светлое»? За преступления власти 30-х не стали и не могли стать индульгенцией и успехи в индустрии, образовании, войне, Космосе. До сих пор слышу запавшую тишину в телестудии после моего рассказа о куполе из крестов. Как вдруг, у нас снова строят такой «купол»: те, кто до сих пор в мертвых объятиях Сталина и позорят нас памятником «вождю» в Запорожье; те, кто считает, что Голодомор «бросает тень на РФ», хотя бросают тень на нее сами: наши Законы не дают оснований делать подмену понятий — вину со Сталина перекладывать на РФ; те, что глухи и к Обращению Синода УПЦ (МП): «Этот геноцид был попыткой уничтожить саму душу народа, привести ее к полному духовному рабству»? («День», 9—10.07. 2010) Наконец, не строят ли снова «купол из крестов» те, кто из кожи лезет публично «разоблачить» наш народ, что не делал и Сталин, чернит государственные символы, язык-страдалец, прихорашивает валуевщину в «европейские» одеяния якобы для того, чтобы вера народа в себя исчезла; те, кто не слышит заявлений и в Москве о десталинизации, которая, несомненно, сблизила бы нас с РФ; те, кто дискредитирует страну, свободу и, хочет того или нет, а оказывает медвежью услугу новой власти?
Василий ВАСИЛАШКО, журналист
