Великопостная баня отца Пафнутия

1

Отец Пафнутий был экономом — завхозом в бурсе. Его коронной фразой было: «Давай бля, работай!». Причем в его словах не было сквернословия, а была житейская мудрость. Он был загадочной личностью. Никто не знал, кто он, откуда, кем был до прихода в монастырь, сколько ему лет. Высокий, широкоплечий, здоровый и неимоверно сильный мужик. Его образ украшала большая, от глаз, борода. О чем он думает  — за бородой нельзя было ничего разобрать. Он никогда не произносил проповедей в храме. Вообще он мало говорил, но если говорил, то уже так, что не послушать его было нельзя.

Он был долгожителем среди экономов. Все экономы — очень быстро умирали по непонятным причинам. Очевидно от нервной работы. Наверное нервов у отца Пафнутия не было. Я за четыре года, только два раза видел отца Пафнутия кричащим.

Читал он свой предмет – Латынь — именно «читал». Читал учебник сплошным текстом. Было забавно когда он спрашивал. Вызовет кого-нибудь и спрашивает склонение:

Студент отвечает:

— Номинативус — пульхра

— Пульхра… — тихо вторил отец Пафнутий

— Генетивус — пульхре.

— Пульхре… — снова отец Пафнутий задумчиво

— Аблативус — Пульхрам…

— Пульхрам — протяжно завершал отец Пафнутий.

Отвечающий бедняга совсем не знал что думать, по выражению лица отца Пафнутия было непонятно — доволен отец Пафнутий ответом или нет. От этого недоразумения студент не знал как себя вести, что готовить: дальнейший ответ или оправдания, почему не выучил.

Однажды в семинарии проводили какую-то конференцию. Каждого преподавателя обязали сделать доклад. Отец Пафнутий подготовил доклад на тему: «Любовь». И была просто потрясающая картина, когда огромный и грозный как медведь отец Пафнутий с деревянным лицом и железным голосом читает доклад про любовь, и какие виды любви бывают. Во время доклада вся бурса была под стульями, а преподаватели и ректор, едва сдерживали смех.

2

Летом в семинарии было вольготно. Администрация тоже уставала от постоянной строгости к бурсакам за весь год. Преподаватели вместе с нами рано вставали, ходили, нам преподавали, они тоже, как и все мы, уставали от постоянной казарменной жизни. Тут уже можно было отдохнуть за весь год. Поработав кое-как до обеда на послушании (так в бурсе называлась любая работа), можно было пойти на море. А мне совсем повезло: нужно было просто дежурить во дворе семинарии. Просто сидеть и смотреть за порядком. Работа была совсем не пыльная.

От такой тяжелой работы, я расслабился и пошел в подпольную комнату смотреть телевизор. А в семинарии запрещено было смотреть телевизор. Мой знакомый держал телевизор под кроватью, и мы тайком собирались у него комнате для просмотра, куда я и пошел со своего поста. Позже этот портативный телевизор нашли и забрали, отдали или нет — не знаю.

Нашу посиделки с телевизором прерывает стук в двери, меня зовут, говоря что меня срочно ищет отец Пафнутий. Я вышел во двор. Как раз в это время во дворе затеяли грандиозный ремонт —  деревья были выкорчеваны, асфальт лежал, глыбами, похожий на застывшую во время ледохода речку. Прошел ливень.

Как оказалось, какой-то добрый семинарист провел в семинарский лазарет женщину с ребенком, и бабушку-бомжиху. На улице мне отец Пафнутий велел вывести посторонних из нашего лазарета.  Я иду за ними, и вывожу их на этот взорванный ремонтом двор. Они пробираются к выходу, а еще один семинарист хотел помочь им, и мощным фонарем начал освещать им дорогу, но в итоге он светил им в глаза, и бабушка-бомжиха начинает вспоминать свое военное детство:

— Фашист проклятый в глаза светишь, сука, что б ты сдох! Нацист поганый, ух ты…

Этот поток ругательств дополняется всхлипываниями и причитаниями мамаши с ребенком. Со мной рядом стоит отец Пафнутий и говорит мне о том, как меня накажут. Незваные гости с трудом дошли до выхода. Я стою в невеселых думах, и думаю как быть. Но об этом случае вскоре все забыли, потому что у отца Пафнутия подвернулась хорошая требка.

3

В семинарии каждый человек был интересен, вроде выведи за ворота — обычные люди, но в семинарии каждый становился неординарной личностью. Такого колоритного персонажа как отец Симон я в жизни не встречал. Любимым обращением отца Симона было: «Васютка! Э, слышь Васютка!» Это обращение было применимо ко всем.

Отец Пафнутий и отец Симон ездили на требки. Вот «требует» кто-то освятить дом там, или машину – они едут освящать. Часто, после таких требок, можно было во дворе увидеть такую картину когда они делили требы (деньги, что им дали за требы):

— Так Симон, бля, я тебе сказал… — говорил отец Пафнутий, намекая на несправедливый дележ.

— Да ты видел соко там было — резонно отвечал отец Симон, и бочком уходил.

Так вот отец Пафнутий после одной требки не помнил, как приехал домой. Он выспался, вышел во двор, где я дежурил, и начал, еще не протрезвев, разговаривать со мной о жизни. Причем я впервые увидел его без маски, увидел простого мужика, простого человека, даже душевного. Мы с ним говорили как два старых товарища. Он меня потащил в свою келию. Небогатое убранство его комнаты украшали две двухпудовые гири.

В его келии наш разговор о жизни продолжился. Больше я никогда не видел отца Пафнутия смотрящего на меня такими добрыми глазами. Отец Пафнутий не мешкая налил  мне стакан водки, и говорит:

— Пей. Я понимаю что отступать некуда, набираю воздуха, выпиваю стакан водки и… понимаю… что… не могу… вдохнуть, и у меня потемнело в глазах. Из закусок отец Пафнутий мне предложил печенье – пару штук.

Наша беседа с отцом Пафнутием стала еще душевнее. Он начал мне рассказывать историю о том, как они с отцом Симоном пошли в баню в первую седмицу поста. Зашли, парятся. Дальше отец Симон решил поддать пару. Отец  Симон был таким широким человеком, что не мог просто налить кружкой воды на камни. Он взял ведро с водой и со всего размаху опрокинул его на котел с камнями. Отец Пафнутий сказал, что в тот момент увидел что-то наподобие молнии, которая проскочила между отцом Симоном и котлом. И в ту же секунду лежащего на полу отца Симона. Отец Пафнутий испугался и поволок отца Симона на улицу. На свежем воздухе отец Симон пришел в себя — его просто чудом не убило. Пока отец Симон приходил в себя после нокаута электричеством, дверь в проклятую баню захлопнулась.

На улице была ранняя весна. Они в пустынном санатории — голые, босые, два бородатых и пузатых мужика бегают вокруг бани, что-то кричат и зовут на помощь. На их крики пришел сторож и открыл им двери.

4

Отец Пафнутий сам очень смеялся, пока рассказывал эту историю говоря: «Вот тебе, бля, и баня в великий пост!».

Остаток вечера я плохо помню. Помню, что беседа мне очень понравилась, но о чем говорили — не помню. Мы вышли во двор, лил дождь. Мы стояли под навесом и говорили.

Лишь потом, через несколько лет, я узнал, что отец Пафнутий терпеть меня не мог. То ли за то, что я не любил работать, то ли еще за что-то, непонятно.

Я приехал в родную семинарию. Отец Пафнутий, как мне показалось, стал меньше в своих богатырских размерах. Мы встретились, он протягивает руку — «Здравствуй, Саша» — говорит…