Протодиакон Иоанн Диденко: «Я давно понял, что главное в любом деле – чтобы шло от души. Тогда обязательно будут результаты»
Нашего нынешнего гостя редакции, несмотря на то, что киевлянин, редко можно застать в столице. Но его перемещения, во всяком случае, по Украине, легко отследить — по присылаемым из регионов новостям и заметкам. Скаутский летний лагерь на Полесье, походы в Крым и Карпаты, тренинги в православном молодежном лагере «Фома» — Днепропетровск, Ровно, Черновцы. И вот теперь — грядущая «Зимняя сказка» на Подолье. И это только одно из направлений его деятельности.
А есть и другие, где всё не так сказочно. Малоимущие и бездомные, трудные подростки и дети-сироты, многодетные семьи, детские дома семейного типа и дома престарелых. Или еще сложнее — люди, живущие с ВИЧ/СПИД, алко- и наркозависимые, игроманы и безнадежно больные. О каждом из тех, кто попал в сложную жизненную ситуацию, особенно молится и заботится Церковь. А конкретно и адресно проявлять эту заботу поручает Синодальному отделу по благотворительности и социальному служению. Одним же из тех, кто непосредственно живет в формате этого служения и координирует деятельность таких же неравнодушных на общецерковном уровне, и является наш нынешний гость.
…Протодиакон Иоанн Диденко, которого до встречи в редакции мы видели по большей части на снимках, присылаемых вместе с новостями о поездках скаутов, на фотографиях производил впечатление воплотившегося в жизнь характерного персонажа детских приключенческих романов. Такой себе повзрослевший Питер Пен, который водит отряды ребят и девчонок лесными тропами, научая их заметать следы и не попадаться в руки пиратам.
При встрече и личном знакомстве это впечатление только подтвердилось. Разве что не Питер Пен, а, скорее, Том Сойер… Сердечный огонь и воодушевление, веселый характер и бесстрашие — наверное, таким и нужно быть, чтобы мочь каждый день окунаться в море чужих проблем, бед и болезней и при этом не отчаиваться, не роптать и не унывать со страждущими, а искать и находить действенные выходы из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций.
Мы предложили отцу Иоанну поговорить о том, с чего начиналась его деятельность в составе Синодального благотворительного отдела и как ему удается вести и координировать такое количество направлений. Он подошел к делу со всей скаутской ответственностью и объявил конкурс среди сотрудников нашей редакции на заданный ему самый интересный вопрос.
Почему и зачем в 18 лет он переступил порог «больницы Павлова» (Киевская психо-неврологическая клиника №1), чему научился у своего дяди — наместника Киево-Печерской Лавры и сильно ли отстают православные от тех же протестантов в социальном служении — об этом и многом другом рассказал в беседе в гостях у «Православия в Украине» протодиакон Иоанн ДИДЕНКО.
…А конкурс на лучший вопрос никто из сотрудников редакции не выиграл. Когда о своих приключениях рассказывает сам Том Сойер, кто же с ним в интересности сравнится?..
«Как переступил я впервые порог "Павловки", так и понял, что всё в моей жизни изменилось»
— Отец Иоанн, рады приветствовать Вас в гостях у нашей редакции, где о Вас все столько наслышаны. В разговоре очень хотелось бы взглянуть на Вашу многостороннюю деятельность сквозь призму Вашего ее восприятия.
Скажите, как давно Вы в Церкви, в Синодальном отделе благотворительности и какие цели перед собой ставили, придя в отдел работать?
— Спасибо за вопрос. Действительно, я – священнослужитель Украинской Православной церкви в сане протодиакона. Рукоположен 16 лет назад, на Рождество исполнится 17 лет.
К благотворительности пришел в 2004 году, когда Блаженнейший Митрополит Владимир благословил мне заниматься этим на общецерковном уровне. Причем, это благословение было непростое. Я отказывался, потому что на протяжении нескольких лет наблюдал за тем, как это делается, и понимал, что моих ресурсов, умственного потенциала и опыта не хватало на то, чтобы заниматься такой широкой и ответственной деятельностью. Но Блаженнейший сказал: «Надо идти по послушанию, несмотря ни на что». Я понял, что таков Промысел Божий и ступил на эту стезю.
Моя жизнь тогда очень круто изменилась в сторону серьезного повышения ответственности. Появилось множество контактов и отношений с людьми, в процессе общения возникла потребность точно выражать свои мысли. Нужно было учиться и отказывать, и привлекать более конкретных работающих людей к деятельности, более неконкретных отсекать. Это был опыт для меня, окружающих меня людей, семьи.
А с благотворительностью в более широком смысле я впервые столкнулся тогда, когда из Крестовоздвиженской церкви на Подоле, в которой прислуживал в алтаре с 6 лет и где дедушка мой, протоиерей Василий Черкашин, одно время настоятельствовал, меня вдруг закинуло в психоневрологическую больницу №1, которую в народе именуют «больница Павлова». Оттуда пришли к нам на приход и попросили направить кого-нибудь из духовенства служить молебны для больных. Оказалось, что идти к пациентам нужно было вместо воскресной Литургии, и понятно, что никто из священников, дьяконов и пономарей отправиться туда особо не стремился. В тот момент я понял, что должен пойти я, просто потому, что надо.
Взяв нехитрый скарб, мы со священником пошли служить. Первая неделя, вторая… На третью пришли туда с отцом Федором Шереметой, который впоследствии стал настоятелем вновь открытой на территории клиники древней Кирилловской церкви и за 15 лет, пока возглавлял общину, возродил приход и Кирилловский монастырь.
И как переступил я впервые порог «Павловки», так и понял, что всё в моей жизни изменилось. Теплая хорошая церковь, Крестовоздвиженская, в которой крестили еще Михаила Булгакова и где он венчался, — это была моя альма-матер, где остались все друзья, где меня любили, было привычно, комфортно и радостно. И вдруг из этого комфорта тебя выдирают и ставят в довольно-таки серьезную ситуацию. Это был кризис, который надо было преодолеть, чтобы потом открылись новые возможности.
— И такие возможности открылись?
— Безусловно, для меня лично на этом пути их открылось очень много. Прежде всего, появились такие ответственные послушания, которые моментально вывели из разряда детско-юношеского в разряд взрослый, с более серьезным отношением к жизни и людям. Например, надо было помогать на стройке. Мы копали ямы, лазили на столбы, бетоном заливали что-то… Для меня, как человека гуманитарного склада, который привык работать за столом, эта стройка и физическая нагрузка была хорошей школой смирения и послушания, потому что нужно было делать то, чего не хотелось.
Еще лежала ответственность — на приходе заниматься снабжением, следить, чтобы в храме было все необходимое для Литургии. Первые несколько месяцев мы из Крестовоздвиженской церкви перевозили в Кирилловскую все необходимое, служили там, а потом отвозили обратно. Это было довольно сложно: машин не было, ездили на трамваях. А это несколько тяжелых сумок: облачение, книги для богослужений. С кучей друзей мы всё это таскали на себе довольно продолжительное время.
Кроме того, нужно было организовать хор, собирать пожертвования.
— А Вам на то время было…
— Где-то около восемнадцати лет.
Затем появились более серьезные поручения, когда ездили по селам, собирали картошку, чтобы кормиться самим и больным помогать. На то время в больнице проходило лечение около 5 тысяч человек, питание которых было недостаточно хорошим. А мы при храме организовали благотворительную столовую и раз в день горячую пищу старались раздавать каждому больному. Для этого надо было много всего собрать: ресурсов, денег, продуктов; организовать это все. Параллельно шло строительство храма, общины…
Те, кто были в той общине, жили одной дружной семьей. Как сейчас помню: приходил я в храм в семь утра, уходил около одиннадцати вечера, не понимая, зачем идти домой — мог там и ночевать. Через общину я «протащил» всех своих хороших знакомых; многие девушки стали женами моих друзей, ныне священников. В одной общеобразовательной школе — недалеко от станции метро Левобережная — я неофициально преподавал факультативно Закон Божий. И ученики из этой школы, слушающие мой курс, потом приходили к нам в Кирилловскую церковь, становились нашими прихожанами.
Все эти эпизоды помогали формироваться определенным чертам моего характера. Затем я попросил себе послушание…
«Редакция нашей газеты была признана лучшей в УПЦ – там было много книг, всегда пахло кофе, а в гости приходили интересные люди»
В связи с тем, что в храме стало появляться все больше молодежи, ее чем-то надо было занимать, куда-то направлять бурную энергию. Я предложил делать приходскую газету.
Как сейчас помню: настоятель дал на все расходы 400 гривен. За эти деньги мы сделали первый тираж — 1 тысяча экземпляров. Газета называлась «Кириллица». Второго номера выпустили 3 тысячи, третьего – 5. Со второго номера мы стали самоокупаемыми. Второй и третий выпуски стали распространяться по всему Киеву, а последующие уже расходились по всей Украине. На протяжении нескольких лет наша газета выигрывала конкурс на лучшее приходское издание – в частности, в 2000 и 2003 годах. Постепенно она перешла из разряда молодежной церковноприходской в разряд всеукраинских, потому что мы обсуждали в газете то, что нас интересовало, и людям было интересно это читать. Когда создали еще и приложение к газете — «Паломничество», то оно вообще раскупалось с огромной скоростью. В принципе, все, чем я занимался, как правило, выходило на самоокупаемость. Более того, я глубоко уверен, что если дело нужное, то оно непременно должно самоокупаться…
Материал для издания собирали таким образом: компьютер был у меня и у моего коллеги-диакона компьютерщика, с которым служили на одном приходе. Обычно я приходил к нему домой с самого утра и уходил поздно вечером. Всё делалось на энтузиазме и в домашних условиях.
Но однажды произошел случай, повлекший за собой переворот в моих мыслях. Я увидел на рынке, как молодые люди бесплатно раздают листовки (а тогда Сандей Аделаджа только начинал свою деятельность), в которых говорилось об их церкви, о том, как там интересно, и что они приглашают к ним присоединиться. Люди брали листовки — там была интересная информация и притом бесплатно. Я тогда подумал: почему какой-то сектант имеет возможность бесплатно раздавать листовки, а мы, православные, даже компьютера не имеем для нормальной работы? Об этом написал в газете, довольно импульсивно. Буквально через неделю к нам пришли люди, не пожелавшие назвать себя, и подарили компьютер. Еще и денег дали на половину тиража. Тогда я понял, что главное в любом деле – чтобы шло от души. Если с людьми общаться от души, обязательно будут результаты.
— А какие еще были результаты вашей издательской деятельности?
— Неожиданные, скажем так.
Мы выпросили у отца-настоятеля комнату для редакции, и впоследствии она была признана лучшей редакцией в Украинской Православной Церкви – там было очень много книг, всегда пахло кофе, а в гости приходили интересные люди.
Редакция располагалась недалеко от входа в храм, поэтому к нам часто заходили случайные люди с разными вопросами. Вначале меня это раздражало, ведь я делал работу, а мне мешали. Стал закрывать входную дверь на ключ. А потом подумал: этих людей присылает сам Господь, в каждом из них Он Сам приходит, а я от них закрываюсь. Тогда я открыл дверь, причем, не просто замок открыл, а открыл настежь. Люди стали приходить, и начался процесс катехизации.
Это нормально, когда обычный прихожанин задает вопросы человеку с семинарским образованием, и тот дает на них ответы. Естественно, человек, зайдя в храм и осознав, что эму это интересно, начинает спрашивать. Постепенно мне было дано послушание готовить венчающихся и крещающихся к Таинствам. И практически все кандидаты, с которыми мы работали, а работа проходила в несколько этапов и не менее месяца, принимали условие встретиться с Богом и принять Таинства с искренним сердцем. Примерно одна пятая молодых пар шли венчаться в другой храм, может, потому, что условия были жестковаты для них. А остальные стали не просто нашими постоянными прихожанами, а еще и моими друзьями. Где-то около 150 пар, с которыми мы до сих пор общаемся и поддерживаем дружеские отношения.
Благодаря такому опыту впоследствии у меня возникла идея открыть в нашем фонде «Вера. Надежда. Любовь» «Кабинет доверия», где все желающие имели бы возможность получать психологическо-духовные консультации. Психологи говорят, что любой врач должен проходить эмоциональную реабилитацию. Похвастаюсь, что ко мне за консультацией приходили врачи и даже заведующие отделениями психоневрологической больницы №1. Причем со многими из них мы поддерживаем отношения, часто общаемся.
«Мое воспитание было идеально православным»
— Откуда эта целеустремленность? Кто были Ваши родители, из какой семьи Вы родом?
— Желание и готовность совершать подобного рода работу вложили в меня мои родители, бабушки, дедушки, родственники, поскольку я один ребенок в семье. Хотя… Бабушка всегда считала, что я пятый ребенок, поскольку у нее было четверо детей, и воспитывала меня она.
Это воспитание было идеально православным. Атмосфера, которая царила в нашей семье, была своеобразным иммунитетом, который поддерживал меня, маленького, и сейчас во многом помогает.
— У Вас в роду было много священнослужителей?
Священником был мой дед. Родной дядя, архимандрит Елевферий, одно время был наместником Киево-Печерской Лавры после ее открытия. Большинство родственников —священнослужители, а две бабушки стали монахинями после смерти мужей.
Мои мудрые родственники, пока все дети летом гуляли, отправляли меня на каникулы к дяде в монастырь в Одессу или Троице-Сергиеву Лавру. Так я паломничал с бабушкой с самого рождения.
А дядя умудрялся давать такие послушания, которые были мне действительно интересны. Во-первых, я общался со старцами: отцом Иоанном (Масловым), старцами Троице-Сергиевой Лавры отцом Филиппом (сейчас служит в сане архимандрита в Одесском Свято-Архангело-Михайловскойм женском монастыре) и отцом Аркадием, наместником Пантелеимонового монастыря Одессы – тогда еще простыми, но мудрыми монахами. Во-вторых, много послушаний было связано с посадкой растений, цветов, созданием композиций, уборкой, наведением порядка. В жизни потом мне это очень пригодилось.
Дядя учил меня всему. В период его отдыха мы выезжали под Николаев в древний город Ольвия. Каждое утро я вставал и делал уборку в доме, готовил завтрак, обед и ужин – этому тоже он меня научил. Молитвенное правило читать я уже в семь лет умел. Дяде нужно было по три кафизмы вычитывать утром и вечером, так одну из них читал я. Притом, его просьбы звучали ненавязчиво и были мне в радость, а когда я уставал, то просто шел заниматься своими делами. Для меня это была очень серьезная школа и духовничества, и духовной жизни. И я себя не представлял «женатиком», всегда знал, что буду монахом.
— Но в жизни всё-таки сложилось иначе, и монахом Вы не стали…
— Я не помню, кто из отцов сказал — святитель Василий Великий или Иоанн Златоуст — что человек, выбирая свой путь, должен помнить о трех качествах: предрасположенность к блуду, любовь к детям и невозможность быть одному. Отец Елевферий сказал мне, что если хоть одно из этих качеств есть в человеке, то монахом быть очень трудно. В таком случае лучше прожить семейную жизнь и потом уже, в конце жизни, достичь монашества.
Общение с дядей было одним из основных этапов моего формирования. Тогда я был еще семинаристом, он же преподавал в семинарии и был наместником Киево-Печерской Лавры. У дяди всегда была большая библиотека, много аудиокассет, и он каким-то своим хитрым, но простым способом подталкивал меня читать всё это и слушать. Позвал помочь ему разбирать и структурировать книги, разложить по местам кассеты, для чего их все надо было предварительно прослушать. Среди них были кассеты с записями выступлений митрополита Антония Сурожского на канале ВВС, а в то время никто не имел подобной коллекции. Я это все прослушал и могу даже, наверное, считать себя духовным чадом владыки Антония. Хоть никогда его не видел, но проповеди его все знал.
Отец Елевферий был более старческого склада, чем административного. Один из его первых научных трудов – кандидатская диссертация, которую он защищал в Московской Духовной Академии, была по Оптинским старцам. Его друг, отец Иоанн (Маслов), защищал работу по Глинским старцам. Тогда еще эти книги не были изданы, а я их уже читал…
Дядя был настолько всесторонне развитым, что я постоянно открывал в нем новые стороны. Когда однажды в монастырь приехала группа с экскурсией, он заговорил с ними на хорошем английском. Тогда я понял, что монах – это не что-то закрытое само в себе, а это действительно человек разносторонних взглядов и талантов, но который таланты эти отдает на благо Церкви.
— Ваш дядя — наместник Лавры, а Вы — студент Киевских духовных школ. Наверное, возникали мысли воспользоваться «служебным положением» высокопоставленного родственника…
— В этом не было необходимости, я учился с большим удовольствием.
В семинарии у меня был очень широкий круг знакомых. Учился я пять дней, а в пятницу вечером брал сумки и ехал в Москву, в Троице-Сергиеву Лавру. Там накупал книг и в понедельник утром привозил их в Киев. Так — весь первый год учебы. Никто ничего подобного не делал, это был мой личный бизнес-проект. Наценку большую не брал — только чтобы вернуть за проезд и на то, чтобы укомплектовать свою библиотеку. Книг у меня было в одной поездке — я однажды взвесил — около 150 кг. Носил их по две сумки перебежками. Зато все курсы знали меня, я до сих пор со многими дружу, несмотря на то, что после окончания учебы разъехались они, живут и служат по всей Украине.
Еще я общался очень плотно с одной девушкой, она сейчас матушка моего друга. Мы с ней ездили в паломничества по России. Денег особо не было, поскольку оба были студентами, поэтому подходили и просили кондуктора разрешить нам проехать бесплатно. Принимая во внимание наш очень скромный вид, тот обычно просил помолиться о нем и пускал нас в вагон. Помню, в один год на Рождество мы отправились к отцу Николаю Гурьянову на остров Залит. Мороз 20 градусов, мы в Псково-Печерском монастыре. Нам говорят: «К отцу Николаю сейчас не попасть. Только вертолетом. А это стоит 10 тысяч долларов». Мы собрались, полагаясь на волю Божью, и пошли. Добрались до села Дно, там спросили, как дальше ехать, и двинулись в том направлении. Россия, снег, вокруг ни души, потеплело, вдруг сзади какая-то машина едет: «Вы куда?» Мы: «На остров Залит». А они как раз туда и ехали. Пригласили нас сесть в кузов и так прямо по льду до самого острова к отцу Николаю и добрались.
И таких чудес было множество. Человек, который предает себя Богу, на самом деле просто купается в чудесах. А если все планировать, деньги копить, договариваться – это все чепуха.
Вот такая была у нас жизнь. И эти порывы юношеские были основой формирования характера, тем, что помогало потом в жизни. Почему я сейчас на каждые каникулы лезу в горы или спускаюсь в пещеры? Корни этого – в юности.
— Ну, уже не сами лезете, но и других тащите — детей-скаутов.
— Сейчас уже не я их, а они меня тащат! :)
Большая проблема нашей теперешней молодежи в том, что они — «ни рыба, ни мясо». Ничего, кроме компьютера, не хотят, им лишь бы посидеть перед телевизором. Поэтому их надо провоцировать на что-то интересное, чтобы они сами всего достигали.
Помню, как мама меня учила жизни. Я одно время собирал марки. Жили мы на Виноградаре, там была бандитская компания. У одного из ребят был красивый ножик. И вот я обменял все свои марки на этот ножик. Я доволен: марки хорошие, а ножик еще лучше! На следующий день главарь компании подходит и говорит: «Слушай, забери свои марки», и кидает мне какие-то марки, - «и отдай мне мой ножик». Я, недолго думая, убежал. На следующий день иду со школы, смотрю – они уже ждут. Но я тоже ведь не «лыком шитый»: зашел в другое парадное и через крышу прошел к себе домой. Так было несколько дней. Но я понимал, что я и на улицу выйти не могу, хожу в школу через соседнее парадное. Подошел к маме, объяснил суть проблемы. Она говорит: «Отдай им ножик и спи спокойно!» Потрудившись над собой, я так и сделал. Получил, правда, при этом подзатыльник, но потом ходил нормально в школу и меня уже никто не поджидал у подъезда.
Еще был случай: шел я как-то вечером, и подошел ко мне парень, попросил поносить курточку. А это были 80-е… Говорит: «Вечером встретимся, я тебе отдам». Отдал я ему курточку. Прихожу домой, рассказал маме. Вечером пошел забирать курточку, никто, естественно, не пришел. Возвращаюсь домой, папа с мамой улыбаются и говорят: «Ничего. Главное — что ты здоровый вернулся». Такой родительский подход — без паники, шума, ругани и побоев — очень помог. Я учился на своих ошибках.
Что касается бабушкиного воспитания, то я всегда вставал рано, в 6 утра. И когда ни встану — всегда бабушка на кухне. Она готовила для всей семьи, чтобы каждый день еда была свежая. У меня был врожденный порок сердца, и бабушка каждый год вывозила меня на море, а зимой заставляла ходить босиком по снегу. Занималась закалкой моего организма…
Бабушка в молодости очень хотела поступить в монастырь — во Флоровский. Но однажды какая-то блаженная дала ей просфору и сказала: «На тебе просфору. Выходи замуж». И в тот же день она встретила моего дедушку. Он прошел Великую Отечественную и, что называется, «Пришел. Увидел. Победил». Здесь, в Лавре, возле дальних пещер есть площадочка, где бабушка деду сказала заветное «Да». Жили они на Подоле прямо под Константиновской церковью. Время было сложное, и дедушка постоянно искал подработку: делал крестики золотые неофициально, занимался переплетом книг – был на все руки мастер. Теперь я думаю, что у меня его характер, чему я очень рад. У него был особый подход к людям, с душой. К примеру, хор в храме он постоянно приглашал на посиделки, организовывал шашлыки, общался с хористами неформально. Я тоже стараюсь так поступать.
«Протестанты в благотворительности нас опережают, потому что у них отношение нормальное. А у православных аргументом, почему не сделано то или иное, часто являются слова: "Я был на службе…"»
— И с таким характером и энергией в 2004 году Вы включились в благотворительность на уровне Синодального отдела… Что удалось сделать за это время?
— Во-первых, организовали инструмент привлечения средств для благотворительности – зарегистрировали всеукраинский благотворительный фонд «Вера. Надежда. Любовь.». Фонд ежегодно привлекает более миллиона гривен и финансирует больше двадцати проектов. Благодаря нам сейчас работают восемь церковных домов престарелых, в которых живут около 500 человек. Для каждого из этих учреждений мы что-то сделали: одним полностью оборудовали кухню, другим провели газ. То есть, занимаемся тем, что укрепляем потенциал. Мы не даем деньги на еду, лекарства – это должны найти сами руководители. Наша цель – сделать социальную деятельность более эффективной, обучить тех, кто этим занимается.
Также мы помогли организовать и профинансировать около двадцати благотворительных столовых, семь центров для реабилитации зависимых, шесть детских домов семейного типа. В одном из них создали теплицу, в которой теперь выращивают цветы и этим зарабатывают. Другим помогли приобрести трактор для обработки земельного участка.
Первостепенная наша задача – найти людей, которые что-то делают, и укрепить их потенциал. Мы обязательно следим за тем, как они эти средства используют. Хоть и нелегко, но зато потом у них есть возможность работать с другими грантодающими организациями. То есть, после нас такой батюшка сможет работать, к примеру, с фондом Пинчука или Ахметова, потому что всю эту процедуру он уже прошел.
— Сейчас представители инославных конфессий часто говорят о том, что много сил и времени уделяют благотворительности протестанты, греко-католики и католики. А православные в этом отношении далеко позади. Вы, как человек знающий, и много лет в этой сфере работающий, можете ли сказать, что наша Церковь действительно отстает от других в деле социального служения? И если отстает, то насколько?
— Есть некая особенность: в доктринах разных конфессий существуют разные подходы к социальному служению. От протестантов в их вероисповедании требуются три самых важных вещи: постоянно изучать Евангелие, миссионерствовать (проповедовать) и делать общественные добрые дела в рамках общины. Это протестант должен выполнять каждый день, всегда, при любых обстоятельствах. Чтобы это было эффективно – они создают структуру. Если мы зарегистрировали церковный фонд как инструмент, который позволяет работать с государством, в 2004 году, то протестантские фонды уже существовали еще в 1990-х годах.
Протестантскую систему можно назвать сетевым маркетингом, когда приход – это не тысячи человек, а 10 раз по 100, или 100 раз по 10. То есть, весь приход разбит на общинки по 10 человек. Во главе этих общинок – лидеры. На 10 лидеров – один пастырь. Эта вся система очень хорошо работает.
А у нас как? Если вы не придете в воскресенье в храм, то о вас никто и не вспомнит — ни одну, ни вторую неделю. А там если ты не пришел — а они встречаются не менее трех раз в неделю: на хоровых занятия, благотворительных акциях или на богослужении (оно проводится по два раза в неделю в любой конфессии) – тебе позвонят 10 твоих братьев и сестер, лидер и пастырь. И тебе придется объяснить свое отсутствие. Таким образом, люди находятся в системе, которая контролируется. За счет этого у них такая высокая активность, а приходы в десятки раз больше, чем наши некоторые епархии.
Протестанты – одни из первых, кто начал получать гранты из-за рубежа. Если зачастую наши гранты брались на строительство, к примеру, духовного учебного заведения, а тратились на автомобиль, то протестанты на что брали деньги, на то их и тратили. Поэтому под Киевом много протестантских санаториев и учебных заведений. Да и в любом городе так. В 90-е годы, когда все стоило копейки, они вкладывали средства в землю, недвижимость и строительство. И мы этим пользуемся, потому что если пользоваться светским – то там не тот сервис, не так покормят. А когда работаем с какими-то религиозными организациями — греко-католиками или протестантами – у них дешево, душевно и отношение нормальное. У нас, православных, это зачастую безответственность, «на авось», аргументом, почему не сделано то или иное, часто являются слова: «Я был на службе…»
Такая их активность имеет исторические корни. Святителей Иоанна Златоуста и Василия Великого мы знаем как проповедников, и мало кому известно, например, что святитель Василий Великий имел доходные дома и дома для нуждающихся, в которых находились десятки тысяч человек. Святитель Иоанн Златоуст построил очень четкую систему благотворительности… Поэтому я уверен, что тот, кто систематически подходит к какому-то деланию, имеет высокий уровень эффективности. Именно эту мысль я хочу донести до священства. Слава Богу, священноначалие поддерживает в этом.
У меня, к примеру, много друзей священников. Однажды один наш друг настоятель рассердился на своего священника, прогнал его из прихода. Мы с друзьями говорим ему: «Отче, что ж ты делаешь? Такого священника еще поискать надо, а ты его выгоняешь». Он возмутился нашими замечаниями. Мы ему: «Ты наш друг и мы хотим, чтоб у тебя все было хорошо». Прошло несколько недель, и он вернул этого священника назад. Проходит еще месяц – День Ангела настоятеля. Мы к нему приходим, а он на проповеди говорит: «Я благодарен своим друзьям за то, что они меня могут обличить, поставить на место, потому что ни один из вас, прихожан, этого сделать не может».
— Но прихожане и правда, не имеют возможности указать настоятелю на то, что им кажется неподобающим на приходе или в храме…
— Все мы, в первую очередь, люди. И это важно помнить всем, в том числе, духовенству.
Знаете, я отработал один интересный вывод на тренингах, в частности межконфессиональных. Когда собрали нас, представителей конфессий, взаимоисключающих друг друга: греко-католики, римо-католики, православные, протестанты, протестанты харизматического направления, иудеи, мусульмане, то вначале общение не ладилось, каждый занимался своим. Никто не хотел слушать, все хотели говорить. Пытаясь разобраться, почему не получается наладить контакт, мы нашли причину – потому что каждый из нас пытается показать что-то свое, личное. Приняли решение отбросить все условности: возраст, конфессиональную принадлежность, и просто поговорить как люди. Выбрали интересующую всех тему и начали обсуждать без специфических конфессиональных факторов. Как только на этом сошлись, пошел разговор. В результате мы разошлись друзьями. И мне говорили: «Слушай, мы не ожидали, что православные могут быть такими: решать конфликтные ситуации, задавать темы для обсуждения…» У меня много друзей греко-католиков, иудеев, а мой сосед мусульманин приглашает меня на все мусульманские праздники, потому что считает своим товарищем, ведь я отношусь к нему как к человеку, а не как к иноверцу.
Уверен, что такое общение и широту взглядов необходимо прививать православным. Яркий пример: я занимаюсь скаутингом, поскольку это самая хорошая методика работы с детьми и проблемными подростками. Там есть все необходимое для гармоничного развития ребенка: личностный рост, психологическая адаптация, преодоление ситуаций, в которых человек чувствует себя некомфортно, моменты кризиса, созданные искусственно, игровой материал. Но даже в моем приходе есть человек, который говорит: «Отец Иоанн, вы – масон и в это масонство втягиваете детей». Когда прошу объяснить его точку зрения, на это мне рассказывают о масонских лигах, аргументируя свои доводы фильмом «Код да Винчи»…
Много встречалось в жизни людей, которые говорили всякое. Вначале это задевает, а потом уже не реагируешь: «Если вам интересно говорить – говорите. Мне не мешает». Очень важно личностно не распыляться, а при всей занятости, ответственности, при всем объеме работ быть цельным человеком. Чтобы и молитва не уходила, и спокойствие было.
«Если человек пожертвовал 10 гривен и увидел, что они пошли на конкретное дело, в следующий раз пожертвует и 100. В этом — смысл поиска средств»
— Какие проекты вы создали и финансировали для помощи людям, страдающих от алко- и наркозависимости?
— У нас сейчас до десятка православных центров по реабилитации зависимых. Сейчас много пытаются обосновать, какими методами могут пользоваться православные, чтобы помочь человеку, а какими нет. Ведь методы есть разные, и по ним возникает множество вопросов. Богословам и нашей Церкви, и РПЦ предстоит обосновать с богословской точки зрения возможности введения в работу своей программы, сугубо церковной, которая бы для всех подходила: для мужчин и для женщин, для православных и не православных, старых и молодых.
Мне доводилось бывать на группах анонимных алкоголиков, наркоманов. В этой системе мне понравилось то, что человек может встать и сказать, к примеру: «Я - Алексей. Наркоман. Не колюсь уже 14 лет». Обратите внимание, человек не колется уже 14 лет и все равно считает себя наркоманом. Это правильно. Это глубоко по-христиански. По аналогии и я должен сказать: «Я – отец Иоанн. Я – чревоугодник». И в этих малых группах они друг другу помогают.
Я за то, что бы подобные малые группы существовали. К примеру, у отца Ионы в Ионинском монастыре тоже собираются по группам, но тематическим. Кто-то хочет учить английский, французский, греческий – пожалуйста, группа есть. Хочешь благотворительностью заниматься, богословием? Есть и такие группы. Я — за то, чтоб при храмах были малые группы не просто по интересам, а вообще по восприятию. Ты должен с участниками коллектива дружить, заниматься чем-то интересным, чтобы иметь круг друзей в Церкви. Это будет держать прихожан вместе, и они будут активными. Потому что когда меня никто не трогает, я и сижу себе, а когда меня что-то спрашивают или просят помочь, я помогу. И таких «загорающихся» людей много.
Если человек пожертвовал 10 гривен и увидел, что они пошли на конкретное благое дело, в следующий раз он пожертвует и 100 гривен. А если пожертвовал даже 1 гривну и не знает, куда она пошла, больше не захочет давать.
В этом и есть смысл поиска средств. В своем фонде мы не просто рассказываем, какие проекты профинансировали, а описываем эти проекты, пишем, куда и на что конкретная сумма пошла. Также имеем открытый финансовый отчет, в котором всегда можно посмотреть, сколько денег нам зашло, куда они пошли и какой баланс остался. Аудиторов зовем: они по счетам проверяют наши расходы, делают заключения, которыми оперируем в дальнейшем.
— Как Вы считаете, не важно, какого вероисповедания люди, пожертвовавшие деньги на благотворительность?
— Как-то от Кирилловской церкви нас послали в Германию. Там мы рассказывали о наших приходах верующим из лютеранских общин, и в один из вечеров они собрали для нас 12 тысяч евро. На эти деньги мы купили комбайн. У Кирилловского прихода есть 80 гектаров земли, которые обрабатываются, а с продукции, что на этой земле выращивается, кормятся пациенты больницы. Во времена кризиса мы два детских отделения (около 100 человек) кормили ежедневно по три раза в день. У них тогда был только обед: суп из воды, картошки и лука, и Церковь взяла на себя полное кормление детей. Наши сестры ко всему прочему днем проходили по больнице и делали деткам бутерброды. И всё это делалось силами одного прихода.
Сейчас в нашей благотворительной деятельности мы прошли несколько важных этапов. И на каком-то из них я понял, что надо менять вид деятельности. У нас еще люди не понимают, как поступать, когда им дают деньги, людей еще надо обучать. Поэтому мы перевели свою деятельность в область обучения, тренингов. Делаем это интерактивным методом, новым, разработанным таким способом, что священнику не навязывается какая-то сумма знаний и материал, а он сам приходит к этому через деловые игры и обсуждение вопросов. Результатом такой работы, уверены, станет изменение в корне существующей на данный момент ситуации. Священник не только не будет питаться тем, что люди приносят, но сможет находить средства и для Церкви, и для помощи ближним, и для полноценной широкой церковной благотворительной деятельности.
— Спасибо большое за беседу и помощи Вам Божьей во всех начинаниях!
Александр АНДРУЩЕНКО, Юлия КОМІНКО, Ірина ОПАТЕРНАЯ, Ольга МАМОНА
