Ударник колокольного труда
Ирина НЕСЕНЮК. — "Новая", 21 апреля 2010 года
Часто, заслышав колокола, мы думаем, что божественная музыка льется на землю прямо с неба. Между тем, в этом тонком деле у Господа всегда есть посредник. В Киеве сегодня около сорока колоколен, на которых, как правило, работает один звонарь. Роман Захарченко звонит в двух храмах — в церкви Иконы Божьей Матери «Животворный источник» на Борщаговке и в казацком храме Покрова Божьей Матери в Мамаевой слободе. Это его силуэт могли видеть в проеме колокольни Софийского собора восторженные киевляне и гости столицы во время первой пасхальной переклички-перезвона трех киевских храмов.
Роману 33 года, он родился на Печерске, жил на Отрадном, а школу закончил на Борщаговке, где работает и поныне — 11 лет звонит в местном храме. Дорога к нему пролегла через Музыкальное училище им. Глиэра и Университет культуры Поплавского. По образованию он «ударник» — может играть на всем: от ксилофона и маримбы (родственницы ксилофона, часто с подвешенной снизу тыквой) до литавр и барабана. Но выбрал колокола.
— Я родился в верующей творческой семье, — рассказывает «Новой» Роман. — Отец — Сергей Захарченко — известный архитектор, у мамы — Елены Сытник — профессия такая же редкая, как и у меня. Она одна из лучших арфисток Украины, играет в оркестре Национальной филармонии. Мама хотела, чтобы я стал священником. Но, пожалуй, священнослужение не для меня — люблю приключения, путешествия. Мне достаточно церковнослужения.
Фото Александра Дроздова
Роман начал звонить 13 лет назад, еще студентом, в классе Георгия Черненко. Во Владимирский собор его позвал старший товарищ по университету Владислав Третьяк, звонарь храма. Дело было перед Пасхой, дебют прошел успешно. Сначала играли на колоколах вдвоем, затем Владислав стал поручать ему «соло» во время своих отъездов — довелось встречать колоколами даже Патриарха. Когда через два года Роман пришел в церковь на Борщаговке, та была еще недостроена. Завод «Электронмаш» отказался от строительства клуба фехтовальщиков в помещении старого храма и передал его церкви. В храме не было звонаря, в колокола била завхоз. На колокольне не было ни помоста, ни крыши. В любую погоду он поднимался туда, становился на парапет и, балансируя, звонил. Так продолжалось полгода.
— Почему-то колокольни проектируют без учета мнения звонарей. Моя слишком низкая, нужно еще, чтобы они были шатроподобными, заостренными, в несколько ярусов. Среди высоток звук блокируется, уходит на Окружную, — сокрушается звонарь. — Как правило, развешиванием колоколов «командуют» священники. Так, на восьмигранной колокольне в церкви на территории Октябрьской больницы (Александровской. — Авт.) под каждой аркой висит колокольчик. Звонарь не осьминог, чтобы звонить одновременно во все стороны. Другой пример подобной глупости — колокольня церкви у Южного вокзала. Там звонарь стоит на земле и должен управлять колоколами, висящими на пятиметровой высоте.
От колокольни храма, в котором работает Роман, до ближайшей 16-этажки метров шестьдесят. Ее жильцы долго привыкали к регулярному перезвону. Говорят, ее и построили для того, чтобы помешать возрождению церкви.
Роман показывает руки — никаких следов от веревок. Каждый колокол крепится искусно натянутым канатиком, которые звонарь перебирает пальцами, добывая из колоколов божественную музыку. В такие минуты он, кажется, забывает обо всем, смотрит в небо, слегка нажимает ступней на нижние веревки.
— Даже у наи-большего колокола — благовестника — язык (или сердце) закреплен так, что достаточно легкого движения руки для получения звука, — поясняет Роман. — У нас часто звонари привязывают веревки абы как, лупят сердцем по юбке колокола со всей силы с полуметрового разгона, хотя достаточно пятисантиметрового расстояния. А потом удивляются, что колокола трескаются один за другим.
У колоколов западных храмов и стенки толще, и языки раскачивают руками, и следы от веревок на ладонях у звонарей о-го-го какие. Прожить, трудясь звонарем, можно, если посвящать любимому делу все время, да еще петь в хоре. Роман собирается внедрять колокольный звон и вне храма. Cтанина с колоколами позволяет играть и поминальные мелодии на кладбище, и свадебные — перед входом молодых в рагс. Чаще всего ему приходится звонить к литургии, крестному ходу, приезду Патриарха, венчанию, реже — к похоронам. В набат не приходилось бить ни разу, Бог миловал. Да и время не то — это раньше, когда доступ к колокольням был свободным, любой мог подать тревожный (заполошный) сигнал. Сейчас надобность в этом, кажись, отпала.
Странно, но у Романа еще остается время на написание научных работ, посвященных истории колоколов, краеведческим поискам. А еще он мечтает о проведении ежегодных пасхальных звонильных недель, как это делают в Москве. Сорок дней киевские церкви перекликались бы между собой радостным перезвоном, очищая души и тяжелый столичный воздух. Этому есть немало препятствий, главное из которых — разобщенность украинского православия и, как следствие, отсутствие братства звонарей. А в ближайшем будущем Захарченко намерен сыграть рейв-дуэт с электронными музыкантами: они со своим оборудованием внизу, он — на колокольне. Что ж, ему с высоты виднее.
