Колонка Екатерины Щоткиной

Не убивайте дракона

31.12.2011, 15:29
Не убивайте дракона - фото 1
Последние дни мой «профессиональный» сегмент Сети полнится обсуждениями позиции и высказываний патриарха Кирилла и в целом РПЦ в отношении протестов против фанльсификации выборов.

Екатерина ЩоткинаПоследние дни мой «профессиональный» сегмент Сети полнится обсуждениями позиции и высказываний патриарха Кирилла и в целом РПЦ в отношении протестов против фанльсификации выборов. Так что же патриарх имел в виду? Правильно сказал или неправильно? И, главное, в чью это было пользу? Или в чей огород? Хотя самым важным было то, что он не сказал толком ничего.

И поступил, возможно, совершенно правильно. Я понимаю разочарование читателя: в кои-то веки журналист изменяет своей роли цепного пса демократии, призванного вцепляться в лодыжку власть имущего за каждое не к месту сказанное слово. Но тут мне патриарха упрекнуть не в чем. Ведь если бы он вышел на площадь и принялся рассказывать всем и каждому, какое зло на ком, не взирая на лица и чины щедро сыпать Божьей правдой прямо в собравшиеся на площади и у экранов телевизоров массы – это был бы не глава респектабельной организации, в которую давно превратилась церковная иерархия, это был бы пророк Иеремия. И он бы потом за это наплакался – уж поверьте.

Вместо этого он поступил весьма политически грамотно, не подвергая риску авторитет свой собственный и организации, и не скрыл, что именно организация и ее авторитет в этот момент тревожит его больше всего: вы там делайте, что хотите со своими «маленькими правдами», а у нас тут правда высшая, поэтому на нас тявкать зась. Он поступил как грамотный руководитель, или, как нас честно предупреждали, «менеджер».

А менеджеры вынуждены мыслить категориями дипломатии или политической необходимости. Им по чину положено заниматься лингвистическими изысками. Например, если «генеральная линия» состоит в том, чтобы считать развал СССР «геополитической катастрофой», то в корне этой «катастрофы» должно лежать зло. Или, еще выразительнее – Зло. В этом случае приходится признать, что танки, давившие людей на вильнюсских улицах во имя вот того самого «единства», служили добру (или даже, прости Господи, Добру). Но корень зол не в этом, а в том, что этот парадокс легко разрешим в устах «настоящих менеджеров»: достаточно «виновниками зла» назначить не тех, кто управлял танком.

А ведь это вполне рождественский сюжет. На протяжении многих лет самым непостижимым, самым чудовищным эпизодом Евангелия для меня были даже не Страсти – а избиение младенцев. Собственно, Страсти воспринимались как раз в перспективе этого более раннего – Рождественского — сюжета. В этом эпизоде я почти не замечала фигуры Ирода – формального виновника трагедии, в своей «абсолютной злобности» слишком символичного для животного, физически ощутимого ужаса и отвращения. Меня больше занимали солдаты – те совершенно конкретные люди, которые врывались в дома, вырывали из рук матерей испуганных малышей, вонзали ножи в их тельца. Что сказать о них?

То, что сказано и повторено тысячи и тысячи раз: «мы солдаты, мы не виноваты».

Помните из курса литературы, в чем разница между «маленьким человеком» (например, героями Гоголя или Чехова) и «лишним человеком» (например, героем Лермонтова или Тургенева)? Собственно, в курсе литературы об этом, не дай Бог, не говорилось прямо – но стоило только слегка шевельнуть извилиной... «Маленький человек» в своем «маленьком» страдании или «маленьком» выборе приобретает масштаб вселенский. А выбор «лишнего» человека при всей грандиозности его личности, тонкости ума и драматизме поступков, никакого влияния на мироздание не оказывает. Советская школа делала из этого свой «единственно правильный» вывод, облекаемый обычно в тему итогового сочинения: «маленький человек» (безымянный рабочий или неизвестный солдат) со своим ежедневным подвигом и т.д. версус никчемный интеллигент со своим бессмысленным «поиском». Эта традиция жива и сейчас – посмотрите, сколь многие и теперь не терпят интеллигентов (особенно резко — в церковной и околоцерковной публицистике) А то, что «маленький человек» по Чехову или даже по Гоголю сильно отличался от «маленького человека», как его представляла себе советская школа, так и прошло мимо нас. Может, поэтому «маленький человек», по меткому выражению Вайля, так и не вырос, не превратился просто в человека. То есть так и не научился делать с честью свой «маленький» выбор.

То есть проблема полностью лежит в области словесности. Ведь выбор между добром и злом (а таков любой наш «маленький выбор») возможен только при умении называть вещи своими именами. Например, если кто-то солгал – неважно, не признался ей, что женат, или вместо 20% голосов «насчитал» 60 – правда (и «маленькая» человеческая и Божья) состоит в том, что он совершил зло. Нет «маленьких правд», когда речь заходит о добре и зле. Нет в этом случае и «маленького» выбора.

Я всегда недоумевала — почему церкви так трудно иметь дело с детьми? Ведь детская интуиция в вопросах добра и зла, их ненасытная жадность к историям о победах любимого — непременно доброго – героя, делает их органическими союзниками Божьей правды. И в то же время, честно говоря, самое скучное впечатление, которое я когда-либо получала от Литургии, связано с «детской службой» проведенной менее чем за 30 минут в невероятном темпе. Зубодробительнее — только «Библия для детей», скучнее — только курс «Христианской этики» в средней школе. «Выучить молитву на стр.14». Что это прибавит, собственно, в плане этики? Или даже христианства? Оттараторить молитву на 12 – это и есть цель предмета «Христианская этика»? Да, знаю, я знаю – с такими вопросами я залезаю прямиком в дебри совершенно уж философских проблем сути образования – в том ли она, чтобы ученики выучили формулу или понимали ее суть, чтобы у них от зубов отскакивали правила, или чтобы они грамотно писали – что достигается, в большинстве случаев, не зазубриванием правил, а обширным чтением? Т.е. что главное – набивать голову знаниями или развивать ум? Или, как в нашем случае, душу.

Возможно, я ошибаюсь, но, мне кажется, детям не нужна «библия для детей» – «библия в комиксах», сводящая до лубочного примитива евангельскую историю. Им не нужны «детские службы», на которых священник малопонятной скороговоркой «втискивает» в двадцать минут чин Литургии – ведь маленькие оболтусы дольше просто не выдержат. Им не нужны уроки христианской этики с первого класса, душеспасительные и, тем более, назидательные рассказы о «хороших мальчиках» и «плохих мальчиках», высмеянные еще Марком Твеном. Им нужны любовь и сказка.

Но вместо этого церковь зачастую считает своей целью бороться со сказками. То «язычество» смущает, то «опасные суеверия», то еще какая-то жуть. Вспомните хоть прения по поводу «допустимости» «Гарри Поттера». То, что в книгах действуют ведьмы и колдуны, летающие на метлах и сыплющие заклинаниями, оказалось гораздо важнее, чем сюжетная основа – история мальчика, который, взрослея, открывая большие и маленькие правды, делает свой первый мучительный выбор. Делает его в пользу добра. Но это оказалось не так важно, как то, что «ведьма» или «зельевар» могут оказаться положительными героями.

А нынче вот дракона – символа следующего года по китайскому календарю – дезавуировали. Еще один «чуждый элемент». Во-первых, феншую ихнему – наше решительное «нет». А во-вторых, эта тварь в нашей традиции является воплощением зла и законной жертвой героя-змееборца.

Почему всякий раз, как заходит речь о «наших традициях» становится так невыносимо скучно? Вот хоть на дракошу посмотрите. Что у нас на него имеется? Ага, выкрал принцессу, спрятал в горах, в своей пещере, битком набитой сокровищами. И в такой день! Когда принцесса готовилась идти к венцу! О женихе известно мало, но то, что дочь у короля единственная, не оставляет сомнений, что ею распорядились разумно – подобрали ей геополитически правильного жениха и посредством брака крепят свой — Прусский, например, — мир.

Дисней из этого выкроил бы симпатичную, хоть и взбалмошную рептилию, капризную, но в целом не злую и не лишенную достоинств венценосную девчонку, а также массу головоломных приключений, в результате которых принцесса выходит замуж по любви – за своего же жениха (на радость папе и маме), за телезвезду (на радость любителям поп-корна), за крестьянского сына, за машиниста вагона метро, да хоть за дракона, если у автора сценария хватит благородного безумия. Главное – по любви.

Но это все потому, что у Диснея нет ничего святого (кроме Микки Мауса, разумеется). А мы должны воспитывать детей «в традиции», на «символах», «примерах», «образах» и т.д. Закладывать, вбивать это в их головы — так с ними будет проще иметь дело в дальнейшем. Что же до принцессы, то она должна слушаться родителей и блюсти государственные интересы. А любовь как же? А так. Стерпится – слюбится. Как это принято в нашей традиции и анекдотах о Беларуси.

Но что же тогда станет ориентиром в россыпях «маленьких правд»? Вернее, в россыпях «маленькой лжи» — потому что правда маленькой не бывает. Сравнительные степени есть только у зла – а добро абсолютно, именно поэтому оно побеждает. В сказках этот ориентир — любовь. Так же как и в Евангелии. «Притерпеться» можно к чему угодно и «родительскую волю» можно выполнять всю жизнь – в том числе, перерезая горло младенцу, — и так и не понять, что делая свой выбор и даже уклоняясь от него, ты становишься на чью-то сторону. Не на сторону «законной власти», «народа», «нации» или даже целой «цивилизации» — но Добра или Зла.

Это, наверное, самое важное послание из детства в свою собственную взрослую жизнь. Ведь вы сами знаете, как это сложно – рассмотреть Добро и Зло за самыми простыми, ежедневными решениями. В своей повседневной жизни, в которой мы – ведь мы не дети, не святые и не сказочные герои! — вынуждены привыкать к компромиссу, политесу, этикету, дипломатии. Мы говорим с целью не столько сказать что-то, сколько что-то скрыть. Не сказать ничего. Остаться непонятыми. Не открыть правду – но еще больше запутать. Не называть имена, но сделать так, чтобы каждый подумал о себе. Или о другом – неважно.

Мы сами не замечаем, как убиваем смысл слова и теряем его содержание. Мы сами делаем себя «маленькими» людьми у которых могут быть только «маленькие» правды, и выбор тоже «маленький», ничего не значащий.

На встречах с читателями моих детских книг, меня обязательно хотя бы один раз спрашивают: «почему вы решили писать именно для детей?» Этот вопрос, как правило, ставит в тупик. Несмотря на то, что ответ я имею – я это уже поняла и даже успела продумать в деталях. Но как объяснить это детям? Ведь «писать для детей» — это попытка вернуть смысл словам. Хотя бы некоторым. Хотя бы самым главным. Таким, как «добро», «зло», «правда», «любовь». Попытка вспомнить, нащупать под слоями пустых словоформ то послание, которое было заложено в сердце в глубоком детстве, в котором не было ни Библии, ни уроков «христианской этики», ни «детских богослужений» — были только книги с их «чуждыми» драконами, феями и волшебными палочками. Когда Младенец-Христос лежал в яслях и посапывал во сне, как и прочие младенцы Вифлеема – не ведая ни о тех страданиях, которые им уготованы через два-три года, ни о тех, которые все равно постигнут Единственного из них, оставшегося в живых, с отсрочкой в какие-то тридцать лет.

Взрослея, мы забываем об этих младенцах. Но они просыпаются в нас однажды – у кого ровно в тридцать, у кого позже. Они могут так и не проснуться – ведь их, как известно, легко убить, и кто-то обязательно пытается сделать это. И мы, в общем, знаем, что будет в том случае, если их все-таки убьют в нас. Тогда мы, став взрослыми, спокойно отправим на крест Того, в ком воплотилась сама Божья правда.

Екатерина ЩЕТКИНА

Последние колонки

Последние новости

Вчера
26 марта