На самом деле, этот текст начинался как коммент к статье (или блоговой записи) Тараса Дятлика здесь, на РИСУ. Но разросся до неприличных для коммента объемов. Пост был посвящен событиям, на которые мои собратья по перу не обратили должного, по мнению автора, внимания. Эти события касались прав ЛГБТ в Украине: регистрация общины ЛГБТ-христиан в Донецке, создание Совета ЛГБТ-организаций Украины и их регистрация Минюстом, ратификация Европейской конвенции об усыновлении детей, в которой автора блога интересовал параграф о возможности усыновления детей однополыми парами. Все это вызвало у автора статьи возмущение. Как я поняла, включая «равнодушие» журналистов.

Так что, считайте этот текст попыткой восполнить информационный ущерб и обелить собратьев по цеху.

Впрочем, с «обелить» — это я так, погорячилась. Потому что меня на этом сайте, скорее всего, закидают камнями — тут царит такое согласие по вопросам ЛГБТ... А вот я не знаю, как правильно. Почитав комментарии к статье на РИСУ (и на РвУ), я поняла также, что нет ни на этом сайте, ни на том матерых ЛГБТ-шников, которые за себя вступились бы. То есть диалог не состоялся. Да и хочет ли кто-то вести диалог?

Да, — вернее, нет, — мне гомосексуальные отношения тоже не нравятся – как явление природы. Или культуры. В смысле, ничего личного. Поэтому я, в общем, не собираюсь за них вступаться и, тем более, говорить (поддерживать диалог) от их имени – хотя рефлекс журналиста заставляет меня всякий раз защищать тех, кто слаб, кто в меньшинстве (большинство само отобьется – в том числе от меня, права я или нет). Но я никогда не интересовалась достаточно глубоко проблемой ЛГБТ и, уж конечно, я не специалист ни в богословии, ни в догматике. Более того, повторюсь: я не знаю, как правильно. Что, в общем, естественно для журналиста – люди моей профессии, в лучшем случае, не знают, как правильно.

В комментарии, который я начала писать я совершенное не собиралась махать шашкой — только поделиться сомнениями. Мне в который раз показалось: то, что говорится  христианами на большинстве христианских ресурсов по поводу ЛГБТ, возможно (не мне судить) правильно по сути, но совершенно неприемлемо по форме.

С самого начала меня зацепило возмущение автора ратификацией декларации по усыновлению. Вернее то, что автора возмутила открывшаяся возможность для однополых семей усыновлять детей. Поскольку разъяснения депутатов ВР по этому поводу уже получены, не стану излагать свои соображения по этому поводу полностью. Скажу лишь одно: подобный «скользящий взгляд» на вопрос усыновления (серьезный бизнес, если кто не знает), в исполнении взрослого человека уже даже не раздражает – злит. Для автора ратификация Декларации – это в первую очередь угроза попадания ребенка в однополую семью. И этого достаточно, чтобы он возмущался тем, что ее ратифицировали в принципе.

Для тех, кто хоть чуть-чуть следил за историей вопроса, ратификация декларации – новая надежда привести хоть чуть-чуть эту сферу в состояние прозрачности. Охать по поводу открывшейся гипотетической возможности попадания ребенка в однополую семью проще, чем задуматься над тем, что при существующей системе национального усыновления детей просто продают. В частности, в бордели. В том числе в гомосексуальные. Да и на территории страны их действует достаточно. Если декларация сделает ситуацию с усыновлением более прозрачной и неудобной для торговцев живым товаром, я готова за нее голосовать изо всех сил, даже если все геи страны завтра выстроятся в очередь на усыновление. Все равно у них ничего не получится – психиатрическую экспертизу никто не отменял, а у психиатров любви к ЛГБТ не больше, чем у среднего украинского христианина.

Автор упирает на то, что возможность усыновления детей однополыми парами – это наступление на христианские ценности, которые мы все, в том числе государство, обязаны защищать. Христианские ценности должны (обязаны!) защищать христиане – мы с вами, в том числе с привлечением своих профессиональных возможностей. Но этого не должно делать государство. Потому что в его исполнении это возможно только в виде репрессий. В данном случае, государство тебе не позволит то, что позволяет всем прочим гражданам, пока ты не перестанешь спать с тем, кто тебе нравится. Почему церковь прибегает к помощи репрессивной машины государства, которое, по идее, должно обеспечивать верховенство права и равенство граждан перед законом? Ведь речь не идет о нормальной практике парламентского лоббирования (ЛГБТ-лобби versus христианское лобби) – речь идет о том, что государство просто «должно» защищать христианские ценности. Даже в ущерб своей функции обеспечения верховенства права. Почему? Разве христианство у нас – это государственная религия?

Ну, ладно, ведь это правда, что церковь не справляется со многими аспектами миссии в обществе и очень хочет, чтобы государство взяло как можно больше на себя. Но проблема «гомосексуализм и христианство» – совершенно особенная.

Вопрос ЛГБТ в церковном исполнении чем-то похож на "женский". Женщина, всегда имевшая прямое отношение к христианству через ряд образов Священной Истории, долгое время оставалась для своей церкви неким «Другим». То ли ветхозаветная традиция довлела, то ли какие-то скрытые страхи безбрачного священноначалия, но вопрос о том, «есть ли у женщины душа» периодически возникал в богословских диспутах. По  заступничеству Царицы Небесной на этот вопрос не посмели ответить отрицательно:   женщины могут верить и быть христианками, а также иметь то или иное христианское служение (кстати, кто-нибудь изучал влияние суфражизма и феминистического лобби на изменение отношения к женщине в христианских церквях?). Место идеального «другого» теперь заступают ЛГБТ. Есть ли у них душа? В смысле, могут ли они верить в Христа?

Ничего себе вопросики, ага?

Но, по сути, они ставятся именно так.

Кажется, ни в одном другом случае мы не имеем такого плотного сращения греха и его носителя. Большинство моих знакомых христиан – как правило, мужескаго пола – не воспринимают, вернее, воспринимают с омерзением не «грех мужеложества». Им омерзительны сами мужеложцы (кстати, да, они почему-то чаще всего говорят именно о гомосексуалистах – лесбиянки, например, их тревожат значительно меньше). Даже когда мы говорим об убийце, в христианской перспективе мы можем подумать о нем, как о «человеке, совершившем убийство». А вот о «гомике» — нет. Он не «совершает грех» — он и есть грех. Он грешит уж тем, что существует.

Словосочетание «гей-христианин» звучит для нашего уха примерно как для советского звучало «еврей-колхозник». Вы будете смеяться, но таки да, были в СССР еврейские колхозы. И геи-христиане тоже есть, хотя это вам вряд ли покажется смешным. Вот Тарас Дятлик не смеется – он возмущается, что организация ЛГБТ-христиан получила регистрацию. Оставим пока вопрос, зачем именно ЛГБТ-христианам создавать  организации (нет же организаций прелюбодеев-христиан или клятвопреступников-христиан). Объяснение, частично, может лежать в ответе на вопрос: могут ли ЛГБТ в принципе быть христианами?

Это удивительно, но на бытовом уровне (на иных я с этим не сталкивалась) отрицательный ответ – обычное дело. Знаете, чем это чаще всего аргументируют? «Покаяние геев не бывает искренним». Понимаете? Убийца может искренне покаяться, а гей – нет. «Они потом все равно грешат». Что ж, не возразишь. Наверняка грешат. А кто, простите, «потом не грешит»? Думаю, у многих из нас «арии со списком» при каждой исповеди примерно одинаковые, разве что с маленькими вариациями.  Гетеросексуал ничуть не менее склонен повторять свои грехи после покаяния, чем гомосексуал. Давайте не будем от них требовать, чтобы они были святее нас.

Гей, вступивший на путь христианства (не требующий «признать его право», а именно принявший Христа), соглашается на довольно суровое испытание. Если его гомосексуализм не надуманный и не навеянный, не дань моде и желанию выпендриться, если он имеет физиологическую природу, тем самым этот гей, фактически, принимает решение отказаться от половой жизни вообще. «Можете? Попробуйте!» Те, для кого это было надуманным/навеянным, таким образом, возможно от наваждения смогут избавиться. Стало быть, для церкви и христиан логично было бы не отталкивать геев с воплем «на химию, в Черкассы!», а наоборот, изо всех сил стараться их к себе привлечь. Возможно, за этим стоит даже особая миссия – проповедовать для ЛГБТ.

Необходимо отказаться от практики стигматизации ЛГБТ — стигматизация любого типа часто приводит к обратным последствиям: грех становится «интересным», потом «привлекательным», а там и «сладким» или, в нынешнем смысловом поле, «модным». То есть просто бороться с грехом – с грехом, а не с людьми. Но для этого сначала надо что-то изменить в себе – чтобы слова «любить человека и ненавидеть грех» перестали быть декларацией. Как бы в данном случае это ни было сложно — особенно для гетеросексуальных мужчин. А ведь именно они, в большинстве своем (я искренне надеюсь, все-таки, в большинстве), принимают решения в церкви.

Еще один потрясающий «полемический» вопрос: может ли гей быть священником или епископом? А почему, простите, нет, если этот гей ведет жизнь, достойную христианского священника? О епископе – вообще смешно. Кого интересует сексуальность епископа, принявшего обет безбрачия? В идеале, разумеется. Грехи каждого из нас, искушения, с которыми мы боремся – чаще всего являются достоянием только нас самих и наших духовников. Почему должно быть иначе с грехом гомосексуализма?

Проблема «ЛГБТ vs христианство» обостряется, впрочем, не тогда, когда гомосексуалист хочет принять Христа (это становится его личной проблемой – и его покаяние, и следование христианской жизни, и поиск адекватного духовника), а когда речь идет о «признании» ЛГБТ со стороны церкви. Здесь мы пока сталкиваемся со скандальной позицией ЛГБТ. Геи требуют «снять с них обвинение», в смысле признать однополый секс христианской нормой. Возникает закономерный вопрос: ребята, а зачем вам сюда? Если вам не нравятся правила, действующие в нашем клубе, посещайте какой-нибудь другой. Но и церковь демонстрирует странную реакцию. Она проявляется не в том, что церковь не хочет «признать», а в том, что она, изо всех сил зажмурившись, пытается сделать вид, что ничего не происходит, что ЛГБТ – это призрак, страшный сон, на который надо только перекреститься – и он сам исчезнет.

Казалось бы, все довольно просто: ни о каком «признании» в смысле благословления однополых браков и отказа воспринимать гомосексуализм как грех, речи быть не может. Точка. Попытки подмены понятий, превращающие грех гомосексуализма в блуд, который «лечится» законным браком, должны пресекаться в корне. Над крепкими обоснованиями и четкими формулировками ответов на подобные «предложения», наверное, придется потрудиться богословам – прямые цитирования пассажей из Библии, к которым обычно прибегают, работают слабо. Особенно ссылки на Ветхий Завет. Который не только ЛГБТ сотрет в порошок, но заодно и всю прекрасную половину человечества. Например, чего это вдруг женщина, вместо того, чтобы сидеть у ног мужчины, молчать и слушать, строчит статейки с претензией на то, чтобы другие люди (в том числе — подумать только! —  мужчины) их читали?

Итак, христианской церкви нет повода пересматривать свое отношение к гомосексуализму как к греху. То, что в некоторых христианских церквях это происходит, принято трактовать как результат давления «секулярной культуры», «внешнего либерализма» и т.д. Редко-редко (и как правило в конфессиональном контексте) говорят о том, что это результат внутренних проблем самой церкви.

Тут начинается самое пикантное. Не исключено, что страх впустить в церковь ЛГБТ – даже «на общих основаниях», без всяких «признаний» и прочей ереси – связан со страхом (возможно, подсознательным) подточенной структуры рухнуть под давлением внутренних проблем.  Пока горячие умы полемизируют о том, что можно и чего нельзя в церкви гомосексуалисту, в клире и даже в епископате некоторых христианских церквей этот вопрос решен «по факту». Потому что геи там есть — внутри церквей (и даже иногда вне) знают некоторых по именам. И ничего. Как решается эта проблема? Замалчиванием: лишь бы все было шито-крыто – в смысле, не превратилось в медиаскандал. Не признаваться, обижаться, блюсти честь мундира, а также не состоять в ЛГБТ-организациях, тем более, не становиться их активистом. Соблюдающий эти условия гей-священнослужитель может жить долго и счастливо при своей кафедре или приходе, несмотря на то, что «все знают».

В этом контексте проблема «признание ЛГБТ» для христианской церкви приобретает совершенно иное звучание. Это может оказаться «признанием» в совершенно ином – хотя тоже прямом – смысле слова. Если гомосексуализм – грех, и это «правило игры», на которые соглашается каждый, кто воссоединяется с Церковью, это правило должно работать для всех – от рядового прихожанина до патриарха. Ситуация в которой «друзьям – все, врагам – закон» при нынешней активности медиа не сможет замалчиваться вечно.

Проблема, загнанная внутрь и замалчиваемая годами (вернее, веками), рано или поздно дает какой-нибудь уродливый нарост на теле. История с разоблачением священников-педофилов – хороший урок. За эти публикации мои коллеги получили изрядную порцию брани со стороны «правоверных христиан». Можно говорить о том, что эта медиа-кампания была спланирована, направлена врагами Ватикана против Папы лично и т.д. Но  если бы у Ватикана было достаточно оснований для опровержения, доказательств невиновности священнослужителей или того, что дело сфабриковано, думаю, они были бы пущены в ход. Но вместо этого Папа Римский лично омывает ноги жертвам домогательств.

Кто знает, возможно, ЛГБТ – вызов, который нам дан для практики в твердости и в любви к ближнему. Каким бы «другим» он ни был.

Екатерина ЩОТКИНА